Потерянные Наследники - Кэсси Крауз

— Нет, — одними губами отозвался я.

— Я вам сейчас покажу две фотографии… — Агата опустила глаза к альбому и у нее снова предательски задрожала губа. Совладав с собой, моя сестра развернула к экрану черно-белую карточку, на которой была запечатлена белокурая девочка в коротком летнем платьице и сандаликах на босу ногу. Она сжимала в руке воздушный шарик, а за спиной возвышался конь с Аничкова моста. Даже сквозь призму времени и кучу пластических операций, я узнал в ней нашу маму.

— Сзади подпись: «юная Наташенька Александровна в своем родном городе», — прочитала Агата.

— Что за нелепая подпись, — усмехнулся я. Но Агата не обратила на мой комментарий внимания и молча выставила вперед вторую фотографию, сделанную на том же самом месте. Полароидный цветной снимок шестилетнего Артура, сиявшего улыбкой без двух передних зубов. Его светлые русые волосы разметал ветер, а в озорных зеленых глазах так и плясали искорки заразительного смеха. Видно было, что мальчишку очень долго уговаривали встать спокойно.

— Я не знал, что Артур ездил сюда, когда был ребенком, — удивился я.

— Адриан, но это не Артур, — еле слышно выдавила из себя Агата. Развернув фотокарточку, она прочитала:

— «Юный Максим Матвеевич в своем родном городе». Адриан, они похожи, как две капли воды. Я не знала, что с этим делать и позвонила Максу. Попросила порыться в семейных альбомах, и после этого он пропал. Я боюсь, он нашел подтверждение моей догадки.

— Выходит… — у меня сел голос, но ответ уже долетел до нас с порога больничной палаты.

— Мой папа отец вашего старшего брата, — объявил Макс.

В воцарившейся тишине он, покачиваясь в пьяном угаре, пересек палату и склонился к телефону, откуда на нас испуганно глядела Агата.

— Привет, сестренка! — помахал он ей.

***

Сказать, что это было катастрофа все равно, что сказать ничего. А случайность, с которой Агата и Макс обнаружили в наших семьях общего родственника, была просто смехотворна.

Пересматривать семейные альбомы, выискивая в них причину такой материнской нелюбви к нам, было любимым Агатиным занятием. Теперь ей нужно было просто чуть внимательнее пролистать страницы и почитать подписи на оборотной стороне. Но Макс… узнав от моей сестры о фотографиях, он решил не ходить вокруг догадок кругами, а сразу же взломать компьютер Матвея Лукича. Несмотря на несколько высших образований, статус и престижную профессию, он оказался не слишком уверенным пользователем электронной почты. По крайней мере, как удалять сообщения из приложения мобильной почты он не знал. Так, в ворохе архивированных сообщений и спама обнаружилось коротенькое письмо длинною в два слова, перечеркнувшее к чертям последние пять лет нашей жизни.

«Прости, пап». Сообщение, отправленное с почтового ящика Артура в 23.10 2 января. В тот самый день, когда на скоростном диаметре его охранники на гелентвагенах едва не раздавили Агату вместе с ее мини. Что же это получается?!

Я обвел пустыми глазами свою палату. Томас очень своевременно выволок пьяного Макса в коридор, почуяв, как у нас, теперь уже одинаково младших сыновей, зачесались кулаки и засаднило глотки от желания прояснить несколько семейных моментов. Вика, ругаясь, как сапожник, побежала за ними. Рядом со мной осталась только Алина. Собственно, все, что нужно. Я рассказал ей все, и теперь ее ручки сжимали мою ладонь, а глаза испуганно следили за переменами в моем лице. А их было предостаточно, если учесть, на какое количество фактов у меня вдруг открылись глаза.

Как Петербург никогда не являлся лишь случайным городом, куда решено было выслать паршивых близнецов, так и Матвей Лукич никогда не был просто генеральным директором иностранного представительства, которого избрали на пост опекуна. Все было неспроста, мы обрели не друга и настоящего взрослого наставника, а глаза и уши в нашей частной жизни. Но главное, вся эта эпопея с переписью моей доли акций на Артура была самым обыкновенным фарсом. В тот вечер в кабинете Матвея Лукича действительно находился идиот, которого нужно было одурачить. Только не Артур это был, а я.

— Ничего не поменялось… прошептал я в пустоту. — Я так и остался его проектом. Неудачной инвестицией.

Мать ненавидела нас не потому, что мы родились вдвоем и поделили завещание деда на три части, а за то, что мы вообще родились от нашего отца. Получается, из нас троих только Артур на постоянной основе имел настоящую семью. С разводом родителей он ничего не потерял. Он никогда не был Эркертом и никогда им не будет. Судя по всему, он давно об этом знал.

Я освободился из Алиных рук и отвернулся, свесив голову к коленям. Я всегда считал, что Матвей Лукич был нашим с Агатой неоспоримым преимуществом, нашим союзником, тылом, если хотите. А выходило, он все пять лет втихую просмеялся в наши затылки.

Даже дедушка доверял ему. А он, что же? Помог своему сыну сблизиться с Алиной, наняв ее четвертым стажером? Вытащил нас в это чертово консульство, чтобы на обратном пути его сынок смог меня избить чужими руками?! Сколько он со всего это получит? Или такая отцовская любовь в валюте не измеряется?!

— Черт…

В горле встал предательский ком. Что это за новости?! Я что девчонка что ли, чтобы слезу пускать из-за того, что мы и тут никому не были нужны? Алина обогнула больничную койку и остановилась прямо передо мной. Я старательно прятал от нее свое лицо, но она присела и заглянула мне в глаза.

— Адриан, — нерешительно позвала она.

О, как же это было похоже на то утро перед балом, когда я точно так же сидел в своей спальне, пытаясь понять, откуда в груди взялось дурное предчувствие.

Я поднял ее и усадил к себе на колени, уткнувшись лбом в узкое теплое плечико. Я ждал, что она вырвется и снова напомнит мне, что я ее предал, но вместо этого ощутил, как вокруг моей шеи нежно обвились ее руки.

— Ты никогда не был неудачной инвестицией, — прошептала она, едва коснувшись губами моего уха.

Я вздрогнул и развернулся к ее лицу, но Алина опустила глаза, и ресницы задрожали. Я крепче сжал ее, чтобы она не ускользала от меня еще хотя бы несколько минут. Ее губы приоткрылись, и я подался им навстречу. Сейчас или никогда. Когда я снова поцеловал ее, все дни, что прошли после Рождества, растаяли, словно дым.

Томас вошел в палату до того не вовремя, что мы даже толком не попрощались. Алина опомнилась, вырвалась из моих рук и упорхнула в коридор. А я мог только улыбаться, как умалишенный, и таращиться ей в след.

Если на следующий день она снова оттолкнет меня и поклянется, что ненавидит, я уже точно буду знать, что это ложь. На ее губах все еще была любовь КО МНЕ. Не к моему брату.

Агата

Я не могла спать. Не могла дышать. Мне было душно в собственном теле. Хотелось поговорить с кем-то, кто не был связан с домом Эркертов, потому что в нем разделяли и властвовали только жестокость и ложь.