Золотой лук. Книга первая. Если герой приходит - Генри Лайон Олди

Стон? Храп? Глухое хрюканье?

Валежник дрожит?

Послышалось? Показалось?!

Неужели вепрь так серьезно ранен?! Будь проклята моя убийственная меткость! Что мне стоило слегка его оцарапать, взбесить, превратить в живой клыкастый таран…

На негнущихся ногах я двинулся вперед. Шаг. Другой. Третий. Хрип. Теперь уже явственный. Шорох. Ближе, еще ближе. Древко дротика качнулось. Еще раз. Еще шаг.

Окровавленные пальцы судорожно вцепились в древко.

Человеческие пальцы. Нет, не мои.

Ветки и сучья взлетели в воздух. Дождем осыпались наземь. Я расшвырял эту кучу в один миг; даже не понял как.

– Алкимен?!!

Брат хрипел. Брат улыбался. На губах Алкимена пузырилась багровая пена. Из груди торчал глубоко засевший дротик. По оливково-зеленому хитону, украшенному синей каймой, расползалось пятно: уродливое, красное.

– Алкимен, прости! Прости меня! Я…

– Молодец, Метатель-Убийца, – прошептал он. – Храбрец. А я шутник, помнишь?

– Молчи! Тебе нельзя…

– Ты знал, что шутников в Аид без очереди пускают?

– Я сейчас! Я быстро! Милитад умеет лечить раны…

Я трясся как в лихорадке. Бормотал глупости, словно мог отпугнуть этим смерть. Какой Милитад? Дворцовый лекарь Агатон, и тот не поможет, окажись он здесь. Никто не поможет.

Чудо?!

Надежда. Надежда вопреки всему. Последняя из бед, хранившаяся на дне ящика Пандоры. Теперь я понимал, о чем говорил мне дедушка. Лучше бы мне никогда этого не знать!

– Не надо Милитада. Не уходи. Посиди со мной.

В груди Алкимена что-то булькало при каждом слове, каждом звуке. По лицу разлилась восковая бледность, лоб покрыла густая испарина. Но брат все еще улыбался, превозмогая боль.

Я опустился рядом, сжал его руку. Переплел наши пальцы.

Боги! Что я наделал?!!

– Помнишь? На берегу? Ты всех нас камнями уделал!

– Помню. Прости…

– Это ты меня прости. Мне редко удавались хорошие шутки. Разве что сейчас, а? Надо мной будут смеяться…

– Никто не будет смеяться над тобой.

– Будут. Отсюда до Крита… С другой стороны, когда бы мы еще… собрались, да? Все вместе?

– Кто – мы? Кто – вместе?!

– Мы. Братья.

Он смотрел мне за спину. Разыгрывает, подумал я. Подшучивает. Мысль была нелепой и болезненной, как дротик под ребрами. Захлебнувшись от мучительной рези, я обернулся и едва не бросился наутек.

Они были здесь, мои братья.

Делиад стоял в трех шагах, прислонившись плечом к стволу старого вяза. Пирен сидел на поваленном трухлявом стволе, оплетенном побегами вьюнка. Такие, какими я их запомнил. Какими они останутся навсегда.

Как теперь Алкимен.

– Помнишь? – спросил Пирен. – Ты бросил в нее камень.

Пирен

– Ты бросил в нее камень.

– Я? В кого?!

– В Химеру. Ты бросил камень, защищая меня. Я теперь, случается, забываю свое имя, но это я помню. Ты кричал: «Получи, гадина!» В царстве теней я слышу, как ты кричишь. Слышу и смеюсь.

– Я пообещал, что убью ее. Я не сдержал слова, Пирен.

– Это пустяки.

– Я обещал и не убил.

– Убил, не убил. Для мертвых это не имеет значения. У каждого свой камень, Гиппоной. У дедушки Сизифа – тот, который он толкает в гору. У тебя – тот, который ты бросил в Химеру. Я сейчас младше тебя. Я теперь всегда буду младше, но когда-то я был старше. И как старший, я скажу тебе: я здесь. Я с тобой. Я никогда тебя не оставлю.

– Ты умер.

– Ну и что? Я теперь живу в каждом камне, который бросает брат, защищая брата. В каждом таком броске. В каждой Химере, когда в нее попадает этот камень. Я бессмертен, понимаешь? Пойди, выпей воды из моего источника. И повтори вслух, что я умер. Повтори, если посмеешь!

– Ты со мной. Навсегда. Думаешь, это такой уж подарок?

– Ты смеешься. Это уже кое-что.

Делиад

– Ты дрался за наш табун.

– Я погубил тебя, Делиад.

– Ты спас меня. Спас мою честь, а это важней жизни. Честь – это удел. Когда Крониды[85] делили мир, они разделили его не на три части – на три чести[86]. Отец честнее сына, военачальник – рядового воина. Тот, кто обесчещен, теряет свое место на земле под небесами. Что после этого значит жизнь? Ничего, даже меньше.

– А что значит смерть?

– Я хотел отступить. Ты же рвался вперед, как истинный сын Главка Эфирского. Я гордился тобой тогда, горжусь и сейчас. Это я, как старший, должен был сражаться за отцовское имущество. Гнаться за конокрадами, мстить за брата, мучиться тем, что я жив, а он нет – все это должен был делать я. Ты принял мой долг на свои плечи. Ты несешь его с достоинством.

– Как камень?

– Как камень, да. Если бы и ты ничего не сделал, мы оба утратили бы честь. Удел, место, имя – мы утратили бы все. Остался бы только позор.

– Камень скатился бы с плеч?

– Да.

– С горы? Как у деда?

– У дедушки камень все время скатывается с горы. Он скатывается, но позора нет. Нет его и у нас – благодаря тебе. Я погиб в бою, ты отомстил за меня. Все остальное – осыпь по склону, когда камень летит вниз.

– Я тебя погубил. И ты благодарен мне за это?

– Конечно. А чего ты ждал?

Алкимен

– Я еще не привык быть мертвым. Я даже не знаю, какой я сейчас. Не с чем сравнивать. Я думал, тени уходят сразу. Не успел сосчитать до трех, а ты уже под землей.

– Тени не уходят. Теней уводят.

– Где же тогда Водитель душ? Где он летает?

– Не знаю, Алкимен. Когда надо, его вечно нет. А может быть, это такое покровительство. Он дарит мне время: большее, чем простой счет до трех. Дарит вас: раз, два, три – вот вы, мои мертвые братья.

– Он дарит время нам. Тебе-то какая разница? Считай хоть до ста.

– Прости меня. Метнуть в вепря дротик? Остаться с пращой и ножом против разъяренного секача?! Такое мог сделать только я.

– О да, ты прав. Герой Беллерофонт, Метатель-Убийца? Такое мог сделать только ты.

– Лучше бы я бежал со всех ног! Я бы бежал, а ты хохотал мне вслед. «Трус! – кричал бы ты. – Заячье сердце!» Я вернулся бы, разозлился, стал бы тебя бранить. Ударил бы в сердцах…