Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

То есть социально близок по всем позициям. И писал он тоже правильно, сначала, правда, не очень заметно (сборники «Северо-Запад» в 1935-м «Стихи и поэмы» в 1939-м), зато после войны вышел на простор государственного признания: Сталинская премия 1-й степени за поэму «Колхоз „Большевик“» в 1948 году, а в 1949-м еще одна, уже 2-й степени, за поэму «Весна в „Победе“».

Надо было соответствовать, и Г., избранный в 1948 году секретарем партбюро Союза советских писателей[859], стал одной из главных фигур разворачивавшейся тогда борьбы с космополитами. Начал он, конечно, с Д. Данина, который в одной из статей неосторожно побранил поэму «Колхоз „Большевик“», а теперь в ответ услышал:

Д. Данин, унаследовавший гнусные методы космополитов, в свое время травивших Горького и Маяковского и возвеличивавших Б. Пастернака и А. Ахматову, <…> этот отъявленный космополит, <…> «беспачпортный бродяга» <…> докатился до чудовищной клеветы <…>, облил черной краской всю поэзию, зачеркнул, в сущности говоря, все шесть поэм советских поэтов, напечатанных за год[860].

Досталось и М. Алигер за то, что, перепевая Ахматову[861], она, «забыв о народе, о Родине, обо всем, что свято для советского человека, копается в своей мелкой душонке». И другим поэтам — П. Антокольскому, его ученикам С. Гудзенко, А. Межирову, В. Урину пришлось несладко тоже[862].

Так в печати. Но так же или, — по воспоминаниям современников, — еще свирепее на собраниях, которые вел он в эти годы, запомнившись, например, Ю. Нагибину, как «бледно-потный уголовник»[863]. И понятно, что звезда Г. начинает восходить все круче — его в том же 1949 году прочат на посты редактора «Нового мира» по разделу поэзии или главного редактора «Звезды», затем вводят в секретариат ССП, а в 1954 году рекомендуют на должность главного редактора только создававшегося журнала «Москва». Перспективы сияющие, но к чему они Г.?[864] Ведь у него уже был свой журавль в руках — в 1950 году он возглавил глянцевый журнал «Советский Союз» и — с коротким перерывом на «рабочее» секретарство в Союзе писателей (1954–1956) — руководил им до 1991 года, когда Советский Союз распался, а одноименный журнал закрылся.

Но, пока все было цело, поэтические, прозаические, публицистические книги Г. выходили исправно, число наград росло (четыре ордена Ленина, ордена Октябрьской революции, Дружбы народов, Золотая звезда Героя Социалистического Труда) и титулы только множились — депутат, а в 1980–1990 годах председатель Верховного Совета РСФСР, кандидат в члены ЦК КПСС (1961–1990)… Оставался он, разумеется, и секретарем правления Союза писателей СССР (1959–1991), правда уже не «рабочим», обязанным вникать в литераторскую рутину, а почетным, так что можно было восседать в президиумах и бить в своих выступлениях только по целям, видевшимся ему крупными. Например, по попытке А. Фадеева взять «под защиту группу раскритикованных за идейные ошибки писателей одной национальности» (октябрь 1953)[865], по запущенному О. Берггольц «термину самовыражение» (декабрь 1954)[866], по венгерским фашистам (ноябрь 1956), по Б. Пастернаку (октябрь 1958)[867], по «литературному метастазу ревизионизма» (октябрь 1961)[868], по «нашкодившим» молодым поэтам (март 1963), по «Новому миру» и, конечно же, по А. Солженицыну — здесь Г. был последователен, сначала откликнувшись на публикацию «Одного дня Ивана Денисовича» язвительным стихотворением-басней «Метеорит» (Известия, 30 ноября 1962)[869], потом проголосовав против присуждения Солженицыну Ленинской премии (1964) и, наконец, поставив свою подпись под коллективным письмом с осуждением не только Солженицына, но уже и Сахарова (Правда, 31 августа 1973).

И, пользуясь положением литературного вельможи и званием «автоматчика партии», присвоенным ему Хрущевым, можно было предаться тому, что Г., оказывается, так любил, то есть путешествиям по белу свету. Одно из них в хрущевской свите принесло ему Ленинскую премию за написанную коллективом соавторов книгу «Лицом с лицом с Америкой» (1959), а бессчетное множество других поездок за кордон — «…я жил в Румынии <…> ездил в Корею, вел репортаж из Женевы, бывал неоднократно в Швеции, Финляндии, Дании, Норвегии, Франции <…>, в Уругвае, Аргентине, Чили, Панаме, Перу, в Австралии, на островах Фиджи и Гонолулу, проездом в Индии и Бирме, четырежды в США»[870] — запечатлевались в путевых заметках, или, говоря по-нынешнему, травелогах.

И эта охота к перемене мест, даже учитывая ее контрпропагандистские задачи, образ Г. утепляет. Как утепляют его рассеянные по дневникам и мемуарам современников упоминания о том, что и всему по тем временам авангардному он был, кто бы мог подумать, не так уж чужд. Дал, например, рекомендацию А. Вознесенскому в Союз писателей в 1960 году, а в 1967-м, — как свидетельствует Ф. Абрамов, — «сетовал по поводу того, что „Новый мир“ не печатает двух наших крупнейших поэтов — Евтушенко и Вознесенского»[871]. Или вот еще: В. Турбин в письме М. Бахтину вспомнил, как после ильичевского разгрома книги «Товарищ время и товарищ искусство» Г. увел его в уголок, «и — мир полон тайн и неожиданностей! — стал меня уверять, что он мою книгу читал „с горячим одобрением“, что он ею в общем-то упоен просто, что я пишу как раз так, „как сейчас нужно“»[872]. А когда на исторической встрече с деятелями литературы и искусства в марте 1963 года, Хрущев поставил Р. Рождественскому в пример «поэта-солдата». Г., то, — рассказывает Ю. Семенов, — «во время перерыва к Роберту Рождественскому, который стоял в очереди за кофе, подошел Грибачев, протянул ему руку и сказал: „Ну, не стоит нам дуться друг на друга“. Рождественский молча пожал ему руку…»[873].

Да что говорить, если уже в 1979 году при решении вопроса о том, давать ли Л. И. Брежневу Ленинскую премию за не им написанную «Малую землю», Г., — по свидетельству Н. Биккенина, — был единственным, кто возражал против, и неожиданно резко[874]. И ведь сошло же с рук, как многое сходило поэту и гражданину, чьи строки и сейчас можно прочесть на монументе «Покорителям космоса» в Москве:

И наши тем награждены усилья,

Что, поборов бесправие и тьму,

Мы отковали пламенные крылья

Своей стране и веку своему!

А книги… Книги Г. уже лет тридцать как не переиздаются, и в многотомной антологии Е. Евтушенко «Поэт в России — больше, чем поэт» он среди сотен имен даже не упомянут. Если что и осталось, то тоненькие, между делом и для отдыха сочинявшиеся сказки для самых маленьких — про зайца Коську и комара-хвастуна.

Соч.: Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1985–1987; Заяц Коська и его друзья. М.: Самовар, 2008; Сказки