До свидания там, наверху - Пьер Леметр

– Да так, – сказал Мерлен.

Дыхание у него было зловонное, а голос гнусавый, весьма неприятный. В принципе, Анри следовало бы по-прежнему улыбаться и быть любезным человеком, внушающим доверие, однако Даргон – это было выше его разумения… Это было скромное кладбище, могил на двести-триста, не больше, откуда трупы должны были свезти в сторону Вердена. Какую глупость смогли натворить и там, он ни о чем таком не слышал! Он машинально посмотрел на улицу: Дюпре вернулся на прежнее место на противоположной стороне улицы и, засунув руки в карманы, курил, разглядывая витрины, и тоже нервничал. Только Мерлен был воплощенное спокойствие.

– Вам бы следовало присматривать за своими людьми, – произнес он.

– Разумеется! В этом-то вся проблема. Но когда столько объектов, как успеть?

Мерлен нисколько не собирался сочувствовать. Он замолчал. Анри было совершенно необходимо разговорить его, ничего нельзя вытянуть из того, кто молчит. Он занял позицию человека, интересующегося делом, которое его лично не касается, анекдотичным, но очень интересным.

– Ведь… в Даргоне… что там, собственно говоря, происходит?

Мерлен долго не отвечал, Анри даже подумал, расслышал ли он вопрос. Когда Мерлен раскрыл рот, ничто в его лице, кроме губ, не шевельнулось. Трудно было угадать его намерения.

– Вам ведь поштучно платят, а?

Анри широко развел руки ладонями вверх:

– Конечно же. Так принято, платят за выполненную работу.

– Вашим людям тоже платят сдельно…

Анри состроил мину – мол, конечно, и что из этого? К чему он клонит?

– Вот почему в гробах земля, – сказал Мерлен.

Анри вытаращил глаза – что это еще за чертовщина?

– Есть гробы, в которых нет покойников, – снова заговорил Мерлен. – Чтобы заработать побольше, ваши работники привозят и закапывают гробы, в которых никого нет. Только земля, чтобы были тяжелыми…

Реакция Анри была неожиданной. Он подумал: вот идиоты, хватит с меня. А в довершение ко всему Дюпре и все эти недоумки на местах, которые только и думают, как бы урвать чуть-чуть больше, вытворяя невесть что. Несколько секунд дело его больше не касалось: пусть сами выкручиваются, а он сыт по горло.

Голос Мерлена вернул его к действительности и к тому факту, что он, как руководитель предприятия, увяз в этом темном деле по самые уши; мелкую сошку придется оставить на потом.

– И потом… есть еще боши, – проговорил Мерлен.

– Боши?

Анри выпрямился на сиденье. Первый проблеск надежды. Ведь если речь об этом, то это его епархия. В вопросе о бошах никто не мог с ним соперничать. Мерлен отрицательно покачал головой, но так незаметно, что Анри поначалу этого и не заметил. Затем возникло сомнение: а правда, какие боши? При чем здесь они? Должно быть, на его лице отразились эти мысли, так как Мерлен ответил так, как если бы понял его замешательство.

– Если вы съездите туда, в Даргон… – начал он.

Но остановился. Анри дернул подбородком, мол, давай выкладывай, что там за история?

– Там французские могилы, – продолжил Мерлен, – а в них лежат немецкие солдаты.

Пораженный этой новостью, Анри, словно рыба, хватал воздух раскрытым ртом. Катастрофа. Труп и есть труп, предположим. Для Праделя раз человек мертв, то Праделю совершенно наплевать на то, кем он был – французом, немцем или сенегальцем. На этих кладбищах нередко можно было встретить случайно затесавшийся труп вражеского солдата, а иногда и несколько – солдаты наступающих частей, разведчики, да и войска все время то наступали, то отступали… По этому вопросу были даны очень жесткие указания: тела немецких солдат следовало неукоснительно отделять от трупов героев-победителей, для них были отведены особые участки на созданных государством кладбищах. Если немецкое государство, а также Volksbund Deutsche Kriegsgräberfürsorge, служба ухода за немецкими военными местами погребения, все еще обсуждали с французскими властями судьбу этих десятков тысяч «чужих трупов», то до принятия окончательного решения перепутать французского солдата с бошем было кощунством.

Похоронить боша во французской могиле, представить, как люди целыми семьями будут приходить поклониться надгробиям, под которыми лежат вражеские солдаты, те, кто убивал их детей, было просто невыносимо и граничило с осквернением могил.

Верный скандал.

– Я этим займусь… – пробормотал Прадель, который не имел ни малейшего представления ни о масштабах этой катастрофы, ни о средствах ее решения.

Сколько их там? Давно ли бошей стали хоронить во французских гробах? Как их найти?

Теперь он яснее, чем когда-либо, сознавал: этот отчет должен исчезнуть.

Непременно.

Анри пригляделся к Мерлену и понял, что тот еще старше, чем показался поначалу: глубокие морщины на лице и помутневшие глаза – признак грядущей катаракты. А голова действительно маленькая, как у некоторых насекомых.

– Вы давно служите?

Вопрос был задан резким, повелительным голосом, звучащим по-военному. Для Мерлена вопрос прозвучал как обвинение. Ему не нравился этот Олнэ-Прадель, который полностью соответствовал его представлению о нем: болтун, пройдоха, богач, циник, и на ум пришло расхожее – «тыловая крыса». Мерлен согласился сесть в машину, потому что это отвечало его интересам, но он чувствовал себя в ней плохо, словно в гробу.

– Служу? – переспросил он. – Всю жизнь.

Произнес он это без гордости, без горечи, просто констатируя факт, как человек, который и не представлял себе никакого другого состояния, кроме этого.

– И в каком вы нынче чине, господин Мерлен?

Замечено было четко, но обидно, потому что для Мерлена прозябание за несколько месяцев до выхода на пенсию, в недрах административной пирамиды, было открытой раной, унижением. Его медленное продвижение по службе происходило исключительно за выслугу лет, и он находился в положении рядового, который закончит свою карьеру с нашивками солдата второго класса…

– Во время этих проверок, – снова заговорил Прадель, – вы проделали превосходную работу!

Он был восхищен. Если бы Мерлен был женщиной, он бы попросил его руки.

– Благодаря вашим стараниям, вашей бдительности мы сможем навести во всем этом порядок. Нечестных работников… мы вышвырнем. Ваши отчеты будут нам очень полезны, они позволят нам решительно взять всех в руки.

Мерлену стало интересно, что означало слово «мы» в устах Праделя. Ответ пришел тут же: это «мы» значило власть Праделя, это были он, его друзья, его семья, его знакомые…

– Это будет интересно и для самого министра, – продолжал Анри, – и я даже могу сказать, он будет признателен! Да, признателен за вашу компетенцию и вашу сдержанность. Потому что, конечно, ваши отчеты для нас необходимы, но ведь ни для кого ничего хорошего не будет, если это получит огласку, не так ли…