Тигрица - Дженнифер Блейк

— Он готов отойти от дел? — в тревоге переспросила Джессика. — Скажи, ему стало хуже? Ты что-нибудь знаешь?

— В последнюю неделю он пережил несколько микроинфарктов — неужели ты об этом не слышала? Его даже хотели снова положить в больницу, но он отказался. Он может уйти от нас в любой день.

— Никто ничего не сказал мне… — Отчаяние с такой силой стиснуло грудь Джессики, что следующие слова она произнесла почти что шепотом:

— А мне казалось, что он пошел на поправку.

— Ему нравилось считать себя бессмертным. Увы, это не так.

Губы Джессики задрожали, и она поспешно опустила глаза. Ее пальцы, лежавшие на подлокотнике дивана, судорожно сжались, и ей потребовалось сознательное усилие, чтобы сдержать вдруг набежавшие слезы.

Джессика долго молчала. Боль сжимала горло, да и нечего было сказать. Наконец она справилась с собой.

— Значит, дедушка больше не вернется к руководству фирмой, — произнесла она сдавленным голосом. — Объединение компаний пройдет под диктовку КМК, и наша «Голубая Чайка» уже никогда не будет такой, какой она была при нем.

— И это касается не только объема операций, который, конечно, возрастет, — поддакнула Арлетта — Если хочешь знать мое мнение, то наша фирма вообще перестанет быть той «Голубой Чайкой», которую все знали и любили.

Джессика вовсе не стремилась узнать мнение матери, но запретить ей высказывать его она не могла. Сама она смотрела на события несколько иначе. Джессике казалось, что Рафаэль выиграл, победил окончательно, и она не сомневалась, что он знал это уже тогда, когда приезжал к Клоду Фрейзеру.

Обе женщины долго молчали. Джессика уже подумала, что пауза слишком затянулась, когда из дальнего угла гостиной раздался задумчиво-безмятежный голос:

— Джонатан никогда не бил тебя, Арлетта. Он был добрым человеком и хорошим мужем.

Джессика вздрогнула. Она не заметила Мими Тесс, которая, погрузившись, по своему обыкновению, в глубокое раздумье, сидела в кресле у окна. Высокая спинка скрывала ее полностью, и Джессика поняла, что они не одни, только тогда, когда бабушка, уловив, очевидно, часть их беседы, подала голос.

— Мими Тесс! — воскликнула Джессика и, порывисто шагнув к окну, наклонилась, чтобы поцеловать бабушку в щеку — сухую, как пергамент, и благоухающую, как корзина розовых лепестков. — Прости, я не увидела тебя в этом кресле, да еще против света.

Мими Тесс ласково улыбнулась внучке, но взгляд ее оставался рассеянным.

— Как ты выросла, детка, — сказала она все тем же мягким, задумчивым голосом. — И стала очень похожа на отца. Джонатан всегда мне нравился. Он часто приносил мне вишни в шоколаде — он знал, как я их люблю. И еще он был ласков с моей Арлеттой. У него была добрая душа.

— О, мама!.. — с досадой и раздражением воскликнула Арлетта, и Джессика снова бросила взгляд на синяк у нее на подбородке. Помраченный разум Мими Тесс не позволял ей ясно осознавать все, что происходило вокруг, но иногда она замечала то, на что другие не обращали внимания.

Встретившись взглядом с матерью, Джессика напрямик спросила:

— Тебя избил твой новый ухажер? Кто он? Как его зовут?

— Не глупи! — бросила в ответ Арлетта. — Или ты думаешь, что я стала бы терпеть подобное обращение?

Джессика покачала головой.

— Думаю, что нет, но что-то все-таки произошло, раз ты торчишь у бабушки, а не у себя дома. Ты что, боишься возвращаться в свою квартиру?

— Я не желаю об этом разговаривать, — отрезала Арлетта. — Это мое дело, и к тебе оно не имеет никакого отношения.

Из глубин памяти Джессики всплыли слова Мими Тесс о том, что Арлетта встречается с молодым человеком. Возраст, конечно, не имел решающего значения — в жизни ее матери всегда хватало мужчин, которые появлялись и исчезали.

— Значит, у тебя все в порядке? — с беспокойством уточнила дочь. — Ты избавилась от того типа, который сделал это с тобой?

— Он больше не посмеет. Готова спорить на что угодно.

— Ты уверена? — Голос Джессики выдавал ее тревогу, и она ничего не могла с этим поделать.

— Абсолютно.

Джессика поняла, что ее мать уперлась и будет стоять на своем до последнего. Продолжать расспросы значило нарваться на обвинение в том, что она сует нос не в свое дело. Обострять отношения Джессика не хотела, да это все равно ничего бы ей не дало.

— Ну, раз ты говоришь, что все нормально, значит, так оно и есть, — промолвила она, кивая.

Улыбка Арлетты была вымученной и жалкой.

— Ты всегда была умной девочкой, — сказала она, незаметно переводя дыхание. — Я бы выпила чашечку кофе. Никто не хочет составить мне компанию?

Несколько позднее, когда они сидели за столом, попивая крепкий горячий кофе — благословенный напиток, который в Луизиане считался лучшим лекарством от всех печалей, — и заедая его свежими вафельными трубочками с кремом, Джессика сделала попытку снова заговорить об отце.

— Послушай, — обратилась она к Арлетте, — как раз недавно я вдруг подумала, что я на самом деле почти ничего не знаю о папе. Когда вы развелись, я была совсем маленькой, а потом он погиб. Дедушка не любил, когда я начинала расспрашивать о нем, и не держал в доме его фотографий, во всяком случае — на виду. Я несколько раз хотела спросить у тебя, но… как-то не было подходящего случая.

Арлетта отодвинула в сторону чашку с недопитым кофе и потянулась за сигаретой. Прикурив от серебряной зажигалки с монограммой, она выдохнула дым в потолок и только потом заговорила:

— Он был неплохим парнем и добрым, как и говорила Мими Тесс. Красивым, конечно, и порядочным сорвиголовой. Он стал летчиком на военной службе и отслужил два срока во Вьетнаме… Впрочем, тебе это известно не хуже, чем мне.

Джессика только кивнула, боясь сказать что-нибудь не то и помешать матери рассказывать дальше.

Арлетта снова глубоко затянулась и, выпустив дым, некоторое время смотрела, как серое облачко рассеивается в воздухе.

— Пока он был в армии, между нами все было просто отлично. Иногда мне кажется, что я вышла за него замуж из-за красивой летной формы и возможности попутешествовать. Ведь летчиков часто посылают служить за границу, а мне так хотелось выбраться из нашей луизианской глуши. Но после Вьетнама Нат решил уволиться и… в общем, все было уже по-другому.

— То есть?

Арлетта пожала плечами.

— Война изменила его. А может быть, изменились мы оба, этого я не знаю. Мы сняли домик в окрестностях Кроули — там, где выращивают рис, — и Джонатан начал опылять посевы. Ему нравилось летать очень низко, так что колеса его самолета едва не касались рисовых колосьев; он любил пугать цапель в камышах и птиц в кронах деревьев, а то мчался наперегонки с собственной тенью и добирался до самого Мерменто или Атчафалейи, следуя руслам рек. Иногда он прилетал в «Мимозу» и всегда пугал меня до полусмерти…