Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова

Машинально я взглянула на руки Герта, лежащие на руле.Сильные и уверенные руки и к струнам привыкшие. Музыкант половину своей жизни,он-то держал в своих руках тысячу разных струн. А вот если бы он захотелнакинуть такую удавку на шею и затянуть ее? По спине побежали мурашки, а ладонивспотели.

— Что с тобой, малышка? — Он повернул ко мнелицо. — Почему ты так смотришь?

— Просто так, — соврала я. — Что-то мы долгоедем.

— Сейчас будем дома, — ответил он и поднял руку.

Как при замедленной съемке я видела, что его рукаприближается к моему лицу. Еще немного, и эти сильные пальцы коснутся меня.Моего лица, моей шеи. А в кармане у него может быть гитарная струна.

— Нет! — закричала я, отталкивая его руку. —Нет, меня ты не убьешь!

Я сидела на кровати, закутанная в одеяло, держа в руке чашкукрепкого чая с лимоном. Герт сидел рядом и непрерывно гладил мои волосы. Маманаходилась в соседней комнате, но заглядывала через каждые пять минут.

— Ничего, малышка, — утешал меня Герт. — Всеплохое позади.

По его лицу этого не скажешь. Три багровые царапины,оставленные моими ногтями, пересекали щеку, но он не обращал на них внимания.

— У тебя просто нервный срыв, — объяснялон. — С каждым такое может случиться.

Мы говорили с ним больше часа в машине и все выяснили доконца. Какое счастье! Герт ни при чем! И как я только могла его заподозрить?Воронцов виноват. Сбил меня с толку, а теперь уже ничего не поделаешь. Но мы сГертом помирились и больше, я думаю, вообще не будем ссориться. Не выношу,когда между людьми существуют недомолвки. И он поклялся, что с этих пор междунами никаких недомолвок не будет. Надеюсь, что он сдержит свое обещание. А ещеон посоветовал мне оставить мою газету и поискать место поприличнее. Как нистранно, но его совет я не приняла в штыки. Наверное, последние события такменя достали, что даже собственная редакция, в которой я проработала десятьлет, опротивела. Ничего, я подумаю и над этим предложением.

А маман, разумеется, была в своем репертуаре. Она выслушалавсе объяснения, строго поджав губы, и сказала:

— Тебе, Лида, давно пора перестать так легкомысленноотноситься к жизни. Если задумала выходить замуж, то надо это довести до конца.Свадьба так свадьба. Но и потом не тянуть, а родить ребенка. Тогда имировоззрение у тебя изменится, и ты станешь мыслить по-другому. Ты небеременна? — с подозрением спросила она.

Я ошеломленно посмотрела на мать и пожала плечами. Вот таквопросец! А Герт не выдержал и заржал, но под суровым взглядом моейродительницы сумел взять себя в руки и снова стать серьезным.

— Мы постараемся, — придушенным голосом выдавилон, — обязательно, и ребенок у нас непременно будет.

Маман кивнула, но развивать эту тему дальше не стала. Явздохнула с облегчением, Герт, видимо, тоже.

* * *

Неделя пролетела незаметно. Я приходила в себя, наведываласьв редакцию, но чисто формально. Происходило что-то странное. Казалось, чтоПошехонцева совсем перестали интересовать дела, и газета выпускалась толькоблагодаря его заместителю. Тамара Сергеевна ни на кого не давила, ни на кого ненажимала, но все прислушивались к ее мягкому голосу. Материалы сдавались всрок, «Вечерние новости» продолжали регулярно появляться у читателей.

На удивление всем, притих Гузько. Нет, он все еще продолжалносить костюмы и пробовал держаться молодцевато, но в глазах появилосьвыражение тоски, как у побитого пса. Он больше, чем обычно, походил навыгнанного из дома сенбернара. Мне не хватало Лильки, не хватало привычныхмонбланов мусора на столе, а также острых замечаний Ирочки Кривцовой. Онаотправилась в очередной отпуск куда-то за границу.

Жизнь входила в привычную колею, но что-то не давало мнепокоя, настойчиво подтачивало изнутри. Я все время думала об этих убийствах ибыла убеждена, что выпустила из виду что-то очень важное.

Я медленно шла по парку, с удовольствием вдыхая влажноватыйвоздух. Конечно, мне сильно нагорит, если Герт узнает, что прогуливаюсь здесьодна. Но я ведь не собираюсь забираться далеко. Наоборот, гуляю по дорожкам,где полно народу с собаками, а на лавочках еще судачат пенсионеры. А вон стайкадевчонок примостилась, а чуть дальше группа ребят с магнитофоном. Школьники, идаже не из самых старших классов.

Настроение у меня было отличное, и я спокойно продолжалаидти дальше. А вот и пустая скамейка, можно немного передохнуть.

Я уселась поудобнее, закинув ногу на ногу. Потянулась ккарману, чтобы достать сигареты, но почему-то передумала. И так хорошо. Как мневсе-таки нравится запах опавшей мокрой листвы. Можно представить, чтонаходишься в настоящем лесу. А что, если уговорить Герта и выбраться внастоящий лес! Съездить бы с ним за город, в пригороде еще попадаются отличныеместа, не все успели застроить дачными массивами. Или взять недельку-другую засвой счет и махнуть с ним в Карелию или на Вологодчину. Вот где настоящаякрасота! Пока еще не очень холодно. А то через месяц задует сиверко, и никудауже не выберешься.

— Можно? — раздался рядом со мной голос. —Вот мы и встретились снова.

Я повернула голову, но не сразу узнала обращавшегося ко мнечеловека. В самой обычной камуфляжной куртке, какие сейчас носят многие, втемных штанах и грубых солдатских ботинках. В кепке и почему-то в темных очках.Но голос… Пожалуй, я узнала его только по голосу.

— Это вы, — проговорила я. — Неужели вы менязапомнили?

— А ты думаешь, что у меня в старости совсем памятьотшибло? — Он хрипловато засмеялся. — Так я еще и не такой старый,как тебе кажется.

— Я не это хотела сказать, — слабо пискнула я.

— Знаю, — он махнул рукой. — Не обращайвнимания. А тебя я помню, и как в кафе с тобой разговаривали, и про твоегобрата. Скажи, ты знаешь, что такое красота? Только настоящая красота, безовсяких подделок.

— Не уверена, — я покачала головой. — Красотувсе воспринимают по-разному. Что для одного потрясающе красиво, идеальнокрасиво, другому может казаться банальным, заурядным. Красоту каждый чувствуетсвоей душой. Иногда можно замереть возле маленького листочка с капелькой дождяна черенке, иногда можно задохнуться от восторга, глядя в бескрайнее звездное небо,или плакать от радости, идя по берегу, когда ветер гнет деревья, а на берегнакатывают серые волны… Да мало ли. Просто это остается в памяти на всю жизнь,и ты вспоминаешь, что видел кусочек прекрасного.

— А в человеке?.. — тихо спросил он. — Тыверишь, что человек может быть очень красив?

— Верю, — я кивнула. — Только это, как нистранно, не связано с внешней красотой. Или, может быть, я таких людей невстречала. Но смотришь на человека и вдруг понимаешь, что он действительнокрасив. Мне казалось раньше, что это придумали поэты и писатели, что человекможет быть красив внутренне, а какой он внешне, совсем неважно. Но получается,что они правы. Красивым по-настоящему бывает тот, в ком есть какая-товнутренняя чистота. Сейчас трудно это заметить, люди чаще всего измотаны,закрыты. Но я иногда бываю в командировках, смотрю на стариков, в них это есть.Или в детях, пока они еще не столкнулись с этим лживым миром и не научилисьлгать.