Преступное венчание - Елена Арсеньева

– Сам ты шлюха османская, поганый вероотступник! Только тронь меня, глаза выцарапаю. А что до его имени, то Господь дал человеку уши слышать, о чем болтают такие глупцы, как вы!

– Она все знает, – булькнул Шукал разбитыми в кровь губами. – Она донесет!

Чья-то рука потянулась из тьмы и остановила Шукала.

– Стой, брате. То не турчанка, не татарка. Сдается мне, христианка своих не выдаст, верно, паненка? – сказал сосед Волгаря.

– Ее зовут Рюкийе-ханым. Я же говорю, османская… – непримиримо проворчал Шукал.

Лиза снова взвилась:

– Так меня Гирей кличет, а имя мое – Елизавета!

Там, где затаился во тьме Волгарь, слегка звякнула цепь, как будто пленник вздрогнул от неожиданности; однако голос его был по-прежнему ровен:

– Что ты хочешь от меня?

Лиза почему-то робела и с запинкою пробормотала:

– Мне говорила про тебя Дарина.

– Дарина?

Лех Волгарь, Шукал и рыжий гребец выкрикнули это в три голоса, и три пары рук вцепились в руки Лизы.

– Дарина? Она жива? Где она?

Лиза прикрыла глаза. На нее вдруг накатилась страшная усталость. «Дарина? Она жива?!» А кто встрепенется при упоминании о ней, при звуке ее имени? Кому нужна ее жизнь?..

– Говори! – тряс ее сосед Волгаря, но тот остановил его:

– Погоди, Рудый! – И к Лизе: – Скажи хоть словцо, не томи. Мы за ней шли о прошлый год, когда крымчаки нас захватили. С тех пор маемся, а так и не узнали, где она да что с ней.

– Упокой, Господи, ее душу! – чуть слышно отозвалась Лиза.

– Она умерла? – выдохнул Волгарь, но Лиза не ответила, и тогда Волгарь повторил, как эхо: – Она умерла… умерла…

– Да, – всхлипнула Лиза. – Недели три, а то и месяц тому – я утратила дням счет. Ее убил Гирей.

– Проклятый пес! – с ненавистью выговорил Шукал.

Рудый протяжно вздохнул, а Волгарь не издал ни звука.

Лиза осторожно протянула руку во тьму и коснулась его пальцев. Они слабо дрогнули в ответ.

Больше всего она боялась, что Волгарь начнет ее расспрашивать о Дарине, и порешила ни за что не говорить ему, что та когда-то звалась Чечек и была валиде-султаншею. Пусть сохранит незамутненной и светлой память о своей любви к несчастной малороссиянке.

– Ты утешаешь меня? – чуть слышно выговорил Волгарь. – Но для меня она умерла давно, давно. Что-то твердило мне, что больше нам не свидеться. И отец ее погиб. Он был мне как отец, как брат, как лучший товарищ во всей жизни моей, а она… сестра.

«Вот так бывает всегда, – подумала Лиза с тяжелым сердцем. – Дарина думала – Волгарь любил ее, а он говорит – сестра».

– Царство небесное всем христианским душам! – тихо молвила она, искренне моля Всевышнего простить Дарине ее отступничество.

Мужские голоса печально подхватили:

– Царство небесное!

Наконец Волгарь прервал долгое молчание:

– Так завтра, брате? Умри, Шукал, но пороху добудь.

– Умру, так кой с меня будет прок? – проворчал молодой надсмотрщик.

И тут Лиза робко подала голос:

– Может, и я на что сгожусь?

Шукал только хохотнул:

– Предложила как-то кошка поискать у мышки вошки. С той поры гуляют вошки: эту мышку съела кошка!

– Я никому не скажу, клянусь! – горячо прошептала Лиза, напряженно глядя туда, где во тьме угадывались седые волосы и мрачные очи Волгаря. – Я вас не выдам! В чем заминка ваша?

– Завтра ночью мы хотим взорвать каюту с охранниками, – спокойно, словно о самом обыденном, ответил Волгарь. – Для сего надобен порох: проделаем щели в палубе, порох туда просыплем, а сверху огня. Но бочонки с порохом под стражей в той же каюте. Миленко – он не Шукал никакой, а Миленко Шукало, серб, и магометанином только слывет – таскал оттуда потихоньку, сколько мог, да опасаемся, приметят. Гюрд, гадюка оттакелезная[138], с него глаз не сводит, а надобно, чтоб и в каюте бочонков вдосталь было, а то взрыва не будет.

Лиза встрепенулась. Ничего сложного, на ее взгляд, тут не было.

– А если огонь не сверху, а в самой каюте запалить?

– Как так? – насторожился Миленко.

– Да вот так. Крик, шум поднять надобно среди ночи, чобарджи повыбегут, а тут кто-нибудь в каюту прошмыгнет и сунет факел в бочонки!

– И вместе с ними – в клочки, – проворчал Рудый.

– Да сие полбеды, – откликнулся Миленко, но Лизу это в самое сердце ударило, ибо она лишь сейчас поняла, что по ее плану именно свободному от цепей и пригляду Миленко выпало бы взрывать порох – и, значит, самому погибать прежде других. – Беда в том, что солдат в каюте в это время не будет, а взрыв нам как раз для того нужен, чтоб их положить разом.

Лиза досадливо прикусила губу. Вот уж, право, не след бабе лезть не в бабье дело! Но их план тоже неладен. Взрыв – это ведь стихия, словно как пожар. Разве можно предвидеть силу и повадку вышедшего из повиновения огня?

– А ну как после взрыва галера ко дну канет? – осторожно предположила она.

– Байдуже![139] – ответствовал Рудый.

Лиза только фыркнула:

– Этак проще сразу всем вместе в море кинуться.

– Не можем, – усмехнулся Волгарь. – Прикованы мы. Только вместе с галерою… Но ты не бойся, не потонет она, ежели точно порох сочтем, какой останется в каюте и какой у нас будет. Соразмерить все надобно, а пока не можем.

– А чем цепи расклепывать? – озабоченно спросила Лиза.

И Миленко отвечал ей, уже не артачась, как своему, как сотоварищу:

– Я припас камни да молотки. Сегодня же еще до свету принесу и раздам, под скамьями припрячете.

– С цепями мы укупци[140] справимся, а вот с чобарджи делать что? – спросил Рудый.

– Ничего не попишешь, – помолчав, ответил Волгарь. – Будем судьбу пытать!

Так ни на чем они и расстались. Когда Лиза воротилась к себе, Гюрда еще не было на месте; и она мысленно возблагодарила Бога. Сердце ее сжималось от тревоги за этих смельчаков. Волгарь был прав: свободу лучше всего добывать в море; однако все остальное в его плане казалось Лизе, даже на ее неопытный взгляд, слишком дерзким. Нет, казаки не смирились с неволею, как ей подумалось вначале, – они предпочитали гибель бездействию, но их отвага, граничившая с безрассудством, терзала ее сердце.