Ода радости - Валерия Ефимовна Пустовая

великую гармонию и выгоду троих детей, потому что Оля исчезает на другой стороне поля за какао для старшего, пока тот мне показывает, что вполне в силах вытащить абсолютно плюшевого Сашу из коляски, только положить обратно никак, а Самс срывается с места на нетвердых матросских ногах переплывать океан травяной поляны, где слепящие айсберги световых столбов, и на упоительно громоздких планшетах гордые волонтеры кажут дополненную реальность, и ничего не видно в темноте, но рукава мои длинны и размотались, и Самс с разгона ныряет в траву, споткнувшись, и я нахожу его уже перетягивающим самолетик с ходунком помельче, о котором я бестактно спрашиваю, сколько ему месяцев, и узнаю, что он ровесник нашего, просто миниатюрнее сложением, что не мешает ему самолет отобрать и уронить, и я прошу Федю запустить попискивающий светом чужой самолет, потому что какао с мамой вернулись, и все при деле: абсолютно плюшевый Саша переползает плед, Самс переплывает поляну, Федя перегоняет самолет.

На обратном пути Самс и Саша перекрикиваются в колясках, как дельфины в базарный день, а Оля рассказывает, что видела в нашем районе проездом вывеску: «Братеевские интеллектуалы». И мы решили, что братеевские и ореховские интеллектуалы в нашем случае нашли общий язык для общения на большой глубине.

В прошлый раз мы страшно измотали Федю тем, что не умели догонять, а только убегать от него с высунутым языком, не пошли на спортивную площадку, а зависли на малышовых горках ему по пояс и ложились на дневной сон на полдороге к палатке с мороженым. Мы и правда перебрали с Олей, как две типичные мамы, набросившиеся на бурный диалог после домашних диетических бесед из кваков и примурлыкиваний, так что, когда оказались у метро, спокойный Федя несдержанно возопил, что устал наконец гулять. Я заискивающе попросила его хорошо от нас отдохнуть, прежде чем мы снова увидимся. И он окончательно покорил меня, ответив сквозь всхлипы, что от нас он вполне отдохнет за один этот вечер.

В моей жизни припоминаю три, пожалуй, самые трудные и сознательные трансформации: я учила себя быть веселой, потом внезапной, потом бездумной. Для серьезного, тревожного и не в меру рефлексивного человека уход в декрет – практикум по расслабону на годы, и я пока на вводном уровне, где главное достижение – это удивиться, как часто и неизменно желание быть разумной матерью срывает продуманные мной или предписанные психологами планы, зато стоит забить, запустить, затупить, завалить, как все складывается лучшим образом.

Мне повезло, что мокрый Самс не заболел, зато я сама свалилась с тяжелым насморком и унынием: на Москву вместе с фестивалем света наступали холода и полнолуние, которые мой разумный муж считает плодом самовнушения и признался мне, что никогда не лечит насморк и не следит за фазами луны. Последнюю теплую субботу мы протаскались по окраинным торговым центрам за ремонтом коляски и осенними ботинками для Самса. Ботинки куплены с глазами крокодила и на два размера вперед, так что один в первый же выезд спал с ноги и Самс поехал домой в мокрой колготине, на радость притворно причитающей маме, которая запланировала было прогулку, прочтя в интернете, что при насморке надо проветривать и гулять, но, выйдя из аптеки с любимой промывкой для носа «Долфин», почувствовала, что не в состоянии оставаться на прошитом моросью ветру.

Ничего не удавалось – и все было к лучшему. Все валилось из рук – и складывалось само. Без прогулки так много успевается дома, и я раскопала среди круп баночки с фасолинами и горошком, которые моя мама по моему плану заготовила Самсу для сенсорных игр. Одна из баночек тут же разбилась, а потом под руками ребенка разлетелись повсюду фасолины и горошины, а я подгребала их снова, а те, что не могла подгрести, расслабленно провожала взглядом в пугающие расщелины под плитой и диваном.

Меня мучил насморк, но это ерунда по сравнению с обострившимся страхом болезни и смерти, терзавшим меня все световые фестивальные дни. Я измотала себя, перепрограммируя ум на позитивный сценарий, пока не подумала, что занимаюсь ерундой.

Ведь все получается лучшим образом, когда планы срываются и программы сбоят, и, доставая бутылку с водой, я не знаю, напою я сына или оболью.

Я даже научилась не корить себя за то, как разумно тревожилась, упредительно рефлексировала и всерьез планировала съехать из родной однушки с мужем и новорожденным, куда мама нас пригнала из арендованной двушки на противоположном краю города и где мы с ней, такой верно и настойчиво планирующей, я боялась, не уживемся. Я опасалась, что не смогу раскрыться при ней как новоиспеченная хозяйка и мать, и думала только о ее управляющей воле – и не заметила, как снисходительно и покладисто хмыкала она на мои беспокойства, объясняя, что дольше месяца бабка в Москве ей задержаться и не даст. В результате мы обе задержались на полгода, к концу которого я боялась от нее отойти не то что в другую квартиру – в комнату за кухонной стеной. Отойти и не услышать, как настойчиво она зовет меня, когда перестала быть хозяйкой своему телу.

Серьезному, тревожному и не в меру рефлексивному человеку сложно уйти от ответственности за то, что может быть им запланировано, но не может – проконтролировано. Не было ни одного разумного плана, который сработал бы в моей жизни, потому что мир работает не головой, он круглый и катится весь, целиком, и нечем ему подумать, и неоткуда предписать себе разумный план.

Но это так по-человечески – тревожиться о пустом, перепрограммировать несбыточное.

На обратном пути с так удачно обернувшейся прогулки в парке к нам, в полном соответствии с настроением того дня, пристала автобусная сумасшедшая. Она угадала, что мы из Царицына, интересовалась, не врач ли я и не проконсультирую ли по антибиотикам, спрашивала у каждого, будет ли и завтра фестиваль света, и раскритиковала проекции в виде мультфильмов, потому что они оболванивают детей. Когда выяснилось, что я не врач, она спросила, а кто я. Сейчас никто, отвечала я уклончиво, и она запретила мне так говорить: надо, мол, сказать, что временно не работаю, а такие слова, как «никто», прилипают.

Не говорить «никто», не думать про болезнь, не пускать смерть, крепче, крепче вцепиться в бутылочку с водой, жить непроливайкой, знайкой, управляйкой.

Трогательное наше, на всю песочницу НЛП, куличики удачи, позитивные сценарии лопаткой нагребу. А потом сумерки, и морось над двором, и осень в городе, и тьма над горизонтом, и с нежностью вспоминается дерганый