Цветок цикория. Книга II. Дом для бродяги - Оксана Демченко

– Там сарай. Переоденься, я приготовила вещи. Возьми кошель и выбери оружие, – посоветовала женщина, и он отправился исполнять указание, продолжая слушать. – Я не вмешиваюсь в дела людские, пока они не лезут, куда им не следует. А вот полезли. Бесов в мир повадились выкликать. Я сперва думала – уймутся, а только неуемные попались. Бесы, юноша, да будет вам известно, не должны являться в мир людской. Но иногда они пробираются. Как паразиты. Лезут в людей, тянут из них душу, покуда досуха не выпьют.

– Вы умеете бесов прогонять, как храмовые бесоборцы?

– Дело всегда не в бесах, а в людях. Вернее, в причинах бед и последствиях вмешательства. Но знаешь… мне нравится этот город с каждым годом все более. Здесь живут яркие люди. И я не хочу, чтобы их… погасили.

Было приятно переодеться в новое и чистое. И башмаки – три пары на выбор. Было еще приятнее перебирать потертые ножны и будить сталь, позволяя клинкам на миг выглянуть из их сонного логова. Одежду мара подобрала по сезону, а вот оружие… вероятно, в этом она не разбиралась вовсе и приготовила то, что нашлось. Оба лука ни на что не годились. Более длинный клинок нуждался в уходе. Но короткий меч и топорик устроили выползка. Он еще раз проверил одежду и оружие. Вернулся к столику. Сел, выпил новую ландышевую чашечку отвара. Уверенно, как равный, глянул на хозяйку сада.

– Я готов.

– Готов он, гляньте, – проворчала мара. – Мое дело, может статься, будет стоить тебе жизни. Я ведь только говорю, что тела людские – трава и листва… это не повод косить их и жечь без меры и счета. Но видишь ли, даже если мы поможем, нас не поблагодарят и не пощадят те, кто окажется спасен.

– Понимаю.

Мара только развела руками – мол, быстрый ты! Нагнулась и подняла на столик небольшую шкатулку. Погладила крышку, украшенную тусклыми камешками и несложным узором в два цвета.

– Если для тебя дело сложится удачно, вернись в мой сад. Здесь бумаги, сам впиши имя и живи законно. И вот, – мара убрала в бархатный мешочек обе чашечки, – отнеси тому, чей тут герб. Пусть будет такая возможность. Там есть еще один пустяк на дне, – мара грустно улыбнулась. – Но его возвращать владельцу уже нет смысла. К чему идти и глядеть на ничтожество? Их повсюду в мире полно – людей, которые лишь притворяются живыми.

Выползок совсем собрался спросить имя мары, и сколько ей лет, и как давно она живет здесь, и как получилось, что сад есть в яви и не только, и каково это – жить на краю, и отчего нет никаких слухов о марах, если им доступно столь многое?

– Не скажу, – коротко отрезала все вопросы мара. – Первая жизнь… ты себя-то не знаешь, и нескоро еще узнаешь. Выползки то пробиваются в явь, то пропадают, и всякий раз забывают много такого, что для них трава и снег.

Мара встала, быстрым движением погасила свечу и зашагала прочь, ни разу не оглянувшись. Выползок беззвучно скользил следом. Через сад, малый дворик, пристройку. Нигде не горел свет, но хозяйка двигалась уверенно. Вышла на улицу, прикрыла калитку, погладила побег шиповника, и он дрогнул, прильнул к руке, ласкаясь. Выползок поморщился и сморгнул: показалось? Или эта явь не совсем явь, а самую малость – сон? Мара нащупала руку выползка и оперлась. Пошла вверх по улице, не оглядываясь и не сомневаясь. Выше и выше, из небогатого пригорода – в тень большого замка, нависающего над городом. По шагам и дыханию было понятно, женщина устала. Но упрямо не желает остановиться. Споткнулась, сокрушенно вздохнула – и снова заспешила.

Главную площадь она пересекла, не убавляя шага. Выползок решил было, что мара направляется в храм, наверняка закрытый в ночное время… но женщина прошла мимо парадного крыльца к приземистой пристройке, где по праздникам раздавали зажженные лампады со «светом истинным». Мара свернула за угол и сникла в густой тени. По влажным дрожащим рукам, по всхлипам дыхания было понятно, как непросто ей далась дорога. Выползок решил: а ведь она заранее выбрала и много раз мысленно преодолела сегодняшний путь.

– Не смогли б вызвать меня, пришли бы и без провожатого, – он нагнулся к уху мары. – Так?

Она кивнула. Дыхание еще не восстановилось, говорить женщина вряд ли могла, тем более шепотом, осторожно сдерживая голос.

– Что я должен делать? Вы не объяснили.

Мара подняла дрожащую руку и указала на дверь пристройки. Чуть подумав, выползок дернул ручку – не заперто. Заглянул внутрь, принюхался, удивляясь своей привычке доверять запахам и получать много сведений именно так, по звериному. В помещении пусто, это наверняка. Но спина мерзнет: кто-то следит за площадью. Вряд ли наблюдателя насторожило появление старухи с провожатым. Память вдруг расстаралась и подсунула прежде знакомое: в пристройку большого храма ходят и ночью, если кто-то родился или умер, если домашних мучают хвори и кошмары. Зажигают огни во здравие или за упокой. Берут малую толику масла, над которым белые живы в великий праздник рисовали огненные узоры благословения. Вносят имена в длинный общий свиток молитвенного прочтения. Рядом главный храм, в нем иногда служит… как же его? Епископ. Эдакий, если верить памяти, старикашка в парче и золоте, наделенный властью щедрее любого князя… Нелепо не знать ничего о себе, но постепенно понимать детали мира вокруг. Тянуть знания из намеков самого разного толка. Может, это мара и называла – прорастать, приживаться?

– Выйди. Не стой близко к двери, – мара справилась с дыханием. Дождалась, пока выползок покинет пристройку, оттолкнулась от стены и шагнула, замерла на пороге, привалясь плечом к полуприкрытой двери. Чуть постояла, выпрямилась, расправила плечи. – Еще отойди. Опасно находиться близко ко мне теперь. А дело твое такое: не пускай сюда тех, кто пожелает закрыть дверь. Когда все закончится, если уцелеешь, сам закрой ее. – Мара улыбнулась. – Повезло втащить в мир такого неперечливого помощника. Очень даже повезло.

Вдали и внизу, наверное, где-то у городских ворот, зародился шум. Стал накатываться громче, ближе – волнами голосов, конского топота, стука колес, металлического лязга. Выползок прищурился и удивленно хмыкнул: а ведь почти утро! Светает, площадь просматривается совсем внятно. Зато пристройка в тени храма темна и неразличима для наблюдателей. Да уж, мара все продумала.

На близкой улочке возник новый шум и вполз на площадь, как ядовитая змея. Сразу спина заледенела, и хуже, по щеке заскользил колючий ветерок, жаля иглами страха. Выползок передернул плечами. Вряд ли он бегал от угроз прежде, да и теперь не намерен делать подобного. Рука сама, без подсказки рассудка, сняла ножны с меча. Тронула сталь – так себе оружие, его бы выправить, заточить… а лучше продать и заменить иным, есть ведь в мире толковые кузнецы. Но – не сложилось.

Из переулка выявились фигуры и стали вроде клякс – пластаться и скользить, таясь в тенях. Пять массивных перемещались слитной группой, две тонкие отдельно, и выползок мысленно назвал их мужчинами и женщинами.