Последняя битва - Роберт Энтони Сальваторе

Аграделеус, облетев окрестности, сообщил, что Авру Иза уже сдалась Де Хамману. Бринн подвела воинов к городу, чтобы их увидели с западной стены, и вместе с Астамиром и еще дюжиной солдат, один из которых держал белый флаг перемирия, поскакала к воротам.

Тогайский Дракон, захватывавшая город всего несколько месяцев назад, понимала, что вряд ли ее встретят здесь с распростертыми объятиями, если, конечно, у ворот по-прежнему стояли стражники Авру Изы. Однако стражники, приветствующие тогайранцев со сторожевых башен на западной стене, оказались из Хасинты.

И, как заметили Бринн и Астамир, среди них попадались светлолицые солдаты в доспехах Хонсе-Бира.

Небольшой отряд тогайру впустили в город без всяких препятствий. Бринн это не слишком удивило. Разве не она со своими людьми изменила ход сражения за Хасинту? Одержи Бардох победу, сколько бы из этих людей ныне уцелело?

— Мне надо переговорить с ятолом Де Хамманом, — заявила тогайранка офицеру охраны.

Тот подозвал двух солдат и велел отвести ее в храм, где временно разместился их предводитель.

Еще даже не успев войти в пострадавшее от боев, но по-прежнему величественное здание, Бринн получила ответ на многие вопросы.

Потому что на площади перед храмом во множестве лежали раненые солдаты, все в бело-красных тюрбанах, которые носили люди Бардоха. Эти несчастные сейчас находились в ужасных условиях. За окружающим их кольцом солдат из Хасинты стояли зеваки, но мало кто из них осмеливался хотя бы попытаться подойти к раненым. Женщины умоляли облегчить участь своих мужей, дети плакали, однако стражники не обращали на все это никакого внимания, грубо отпихивая тех, кто все же предпринимал попытку прорваться сквозь их строй.

Более того, и это говорило о многом, — среди раненых ходили монахи церкви Абеля и жрецы-ятолы, наклоняясь к лежащим и разговаривая с ними.

Тогайранка оставила пегого пони по кличке Крепыш чуть в стороне и, подойдя поближе, прислушалась к одному из таких разговоров.

— Боли больше не будет, — говорил ятол тяжелораненому, измученному солдату. — Мы приведем сюда твою жену и дочь. Они будут держать тебя за руки, когда магистр Маккеронт откроет тебе истину догматов святого Абеля. Ты познаешь гармонию нашей общей веры, друг мой.

Раненый, с презрительным выражением на лице, угрюмо смотрел в сторону. Поддаваться на посулы он явно не желал. Жрец выпрямился, сплюнул в сердцах и перешел к следующему.

Или, точнее, только вознамерился сделать это, потому что Бринн остановила его.

— Сколько времени лежат здесь эти люди?

Все повернулись к ней, а на лице абеликанца, в котором она узнала магистра Маккеронта, вспыхнула широкая улыбка.

— Рад видеть тебя… — начал он, но суровый взгляд и вскинутая рука тогайранки заставили монаха умолкнуть.

— Сколько времени они лежат здесь? — повторила она.

— Три дня, — отозвался ятол. — Их было гораздо больше, конечно, но многие уже скончались от ран.

Его лицо неожиданно просветлело.

— Но еще больше тех, кому открылся свет истины. Сейчас они покоятся с миром!

— Вы притащили сюда их семьи и держите здесь, даже не оказывая раненым никакой помощи? — холодно спросила Бринн. — Это так церковь Абеля распространяет слово Божье?

— Мы предоставляем им возможность, которой все эти годы тирании были лишены несчастные бехренцы, — ответил Маккеронт, и женщина почувствовала, насколько привычно ему произносить эти слова. — Пусть проявят хотя бы сожаление о том, что долгие годы прожили в слепоте и неведении. Последователи религии Абеля добры и великодушны, но мы не можем тратить дарованную Богом магию на еретиков.

Тогайранка в бешенстве стиснула зубы. Понимая, что толку сейчас от ее возмущения не будет никакого, она, бросив последний взгляд на жуткое зрелище на площади, вернулась к спутникам и с угрюмой решимостью зашагала в сторону дворца.

Оказавшись перед ятолом Де Хамманом, она не стала тратить время на формальные приветствия.

— Как ты мог допустить такое? — спросила она.

Ятол сделал вид, будто не понимает, о чем речь, однако Бринн не поверила ему ни на миг.

— Ты силой заставляешь бехренцев переходить в абеликанскую веру. На тебе одеяние ятола, но ты предал все заповеди своей религии.

За спиной тогайранки и ее спутников возникла суматоха. Обернувшись, она увидела, что на носилках в комнату вносят того самого человека, который недавно лежал у ног магистра Маккеронта. Рядом шли женщина и девочка, по-видимому жена и дочь раненого, держа его за руки и горько плача. Маккеронт был тут же; приложив одну руку к своей груди, другую он прижимал к боку раненого.

— Неужели твое двуличие не имеет границ? — спросила разозленная Бринн Де Хаммана.

— Двуличие? — с иронией переспросил ятол. — И в чем же оно состоит? В признании того, что Чезру Дуан обманывал народ? В том, что бехренцы приняли помощь друзей с севера?

— Эти «друзья» — монахи церкви Абеля, — напомнила ему тогайранка. — Они поклоняются другому богу и вряд ли станут радеть за интересы Бехрена в ущерб своим собственным.

Заметив, что при этих словах Де Хамман вздрогнул, она подумала, что, может быть, ятол не так глубоко погряз во всем этом бесстыдстве, как хочет показать.

— Освободись от ненависти в душе, Бринн Дариель, — посоветовал ей между тем собеседник. — Мы живем в просвещенные времена. И поверь, мы поступаем так, учитывая в первую очередь благополучие Бехрена.

— Ты готов растоптать саму душу своей страны! — запальчиво воскликнула женщина и тут же почувствовала, что Астамир успокаивающим жестом положил ей на плечо руку.

— А разве ты не водишь дружбу с мистиками Джеста Ту? — возразил Де Хамман.

Бринн не стала продолжать спор и усилием воли заставила себя успокоиться. Она понимала, конечно, что эта аналогия неверна — в конце концов, мистики Джеста Ту не пытались обратить в свою веру тогайранцев, — и понимание этого позволило ей оставить замечание ятола без ответа.

— Кто правит Бехреном, ятол Де Хамман? — без обиняков спросила она. — Ятол Маду Ваадан? Или аббат Олин из Хонсе-Бира, прикрываясь завесой так называемой «просвещенности»?

Это замечание, похоже, по-настоящему задело ятола, но он сумел взять себя в руки и вернулся к прежней жесткой позиции.

— Сейчас я был бы уже мертвецом, — сказал он. — Без помощи аббата Олина, предложенной Хасинте в час нужды, я был бы уже мертвецом, как и множество других последователей нашей религии.

Этот нехитрый довод слегка остудил пыл тогайранки.

— И на каких небесах я оказался бы после смерти? На тех, что были обещаны Чезру Дуаном? На тех самых, которых он так стремился избежать на протяжении всех этих столетий, когда завладевал телами еще не рожденных младенцев, чтобы снова и снова продлевать свое подлое существование?