Псы господни - Александр Афанасьев

Мини-кейс грохнулся на пол, бумаги веером разлетелись по полу.

– Пшел вон! И знай свое место!

Принц упал на колени и стал собирать ценные бумаги…

Когда конвой появился снова, Паломник уже ждал, сидя за рулем купленного им только что «Фиата-128». Небольшая, но верткая и крепкая машинка, неплохо сделанная – у нее двигатель не форсированный, а просто взятый от более старшей модели. Такие машины неплохо выступали в чемпионате Европы по ралли в конце семидесятых, потом много их сплавили в Африку.

Какое-то время он ехал за конвоем, потом, поняв, куда они направляются, отстал. Ему не было смысла подвергать себя глупой слежке ради еще одного кусочка ненужной ему информации. У него была цель – и эта цель была не в колонне.

Эту цель указали ему его командиры, прежде чем предать его. Но никто не говорил ему, что приказ отменен.

И потому он повернул руль.

Вилла Сомалия располагалась недалеко от берега, дорога от нее шла в сторону Нового порта, где наготове всегда должно было стоять быстроходное судно. Когда-то давно эту виллу построили для итальянского генерал-губернатора, последний превратил ее в настоящий бордель, даже построил отдельное здание для своего гарема. Сейчас ее превратили в нечто иное…

Забор, прикрывающий виллу, был высотой от восьми до двенадцати метров в разных ее частях, это больше, чем в иных крепостях или тюрьмах. Через каждые пятьдесят метров – что-то вроде крепостной башни, видны бойницы и торчащие из них стволы. Через каждые десять метров на стене по трафарету выписано предупреждение: «Держать скорость не менее сорока километров в час, не останавливаться! Огонь открывается без предупреждения!»

Тем не менее около стены стоят машины, но все как одна принадлежат племенным формированиям хабр-гадир, которые из боевиков внезапно стали местной милицией (есть итальянская полиция, но она вмешивается, только если дело касается белых или если сомалийцы сами зовут). Переделанные пикапы и внедорожники, крупнокалиберные пулеметы, минометы, безоткатные орудия. В кузове одного – аж двадцатимиллиметровый «Эрликон» со стволом длиной три с лишним метра. Милиционеры либо спят, любо жуют кат, либо ходят где-то. За пребывание здесь им платят деньги. Только на этих условиях они согласились прекратить войну[109].

Паломник проехал мимо виллы, держа пятьдесят в час, как это и было предписано. О том, чтобы напасть на виллу, не стоило и думать. Можно подложить фугас на дороге, но для этого надо было быть черным, а не белым. Можно было обстрелять из миномета, миномет несложно купить на базаре, но даже с корректировщиком и информатором внутри шансы все равно небольшие…

Остается только празднование – в этот день генерал вылезет наружу из своего логова. И надо будет не промахнуться.

И с этой мыслью Паломник поехал дальше.

Генералиссимус был не таким дураком, как о нем мог кто-то подумать. Нет, господа, он был далеко не дураком. Дурак не смог бы выжить в волчьей стае на протяжении сорока лет, не смог бы победить в многолетней войне достаточно развитое государство, не смог бы вернуться к власти и восстановить каналы получения незаконного дохода, который был больше, чем кто бы то ни было мог себе представить. Генералиссимус Айдид смог сделать и то, и другое, и третье – и значит, он был умнее большинства европейских политиков, у которых время активной политической жизни – от одних выборов до других…

Генералиссимус знал главное правило африканской политики: есть свои и чужие. Второе правило было: нет правых и неправых, есть сильные и слабые. Генералиссимус и не подумал на свой день рождения остаться в Могадишо и, скажем, обратиться с трибуны к народу. Вместо этого он поехал в город Беледвейн, расположенный на самой границе с Эфиопией, Мекку контрабандистов и боевиков, ключевой узел сопротивления. Там он должен был осмотреть город, произнести речь и накрыть стол для представителей кланов, входящих в племенное объединение Хавийе, в который входил и клан Генералиссимуса – хабр-гадир. Объединение Хавийе было крупнейшим, в него входило до сорока процентов населения Итальянского Сомали…

На следующий день на рассвете в сторону эфиопской границы тронулся тяжелый караван. Этот караван был больше любого другого, какое вы можете увидеть в Африке, в нем было больше двухсот машин, грузовых и легковых. Кроме того, за караваном ехали боевики хабр-гадир в своих машинах, так называемые силы местной милиции. Это еще не меньше ста вооруженных автомобилей. Конвой двигался медленно, не более сорока в час, боевики на своих автомобилях постоянно выскакивали за пределы дороги, джигитовали, стреляли в воздух… Больше это походило на продвижение современной моторизованной орды Чингисхана. Машин на дороге почти не было – все знали о том, что кортеж Генерала тронется в путь, и рассчитывали свой путь так, чтобы не попасть навстречу. Тем, кому не повезло, оставалось лишь съезжать в кювет и молиться, чтобы не пристрелили – просто так, ради скуки. Часто так и происходило…

Следом в числе прочих ехал «Фиат», в котором сидел неприметный, загорелый до черноты пожилой с виду человек. Его машина была нагружена мешками, в мешках был кат. Во время празднования дня рождения Генералиссимус одаряет своих охранников и соплеменников деньгами, просто разбрасывая их, и те с радостью тратят их, в основном на кат и прочий харам. Так что кат в это время можно было продавать мешками.

Выехав утром, в город они приехали только к вечеру. Они проехали мимо заброшенных полей и полей засаженных, приносящих плоды, они проехали мимо разрушенных домов плантаторов и сожженных поселков, где жили белые переселенцы. Они проехали мимо все еще не покоренных поселков сицилийцев – те проводили кортеж злобными взглядами. В каждом таком месте была католическая церковь, а для боевика-сомалийца нет ничего лучше, чем поджечь церковь и выпустить кишки пастору. Вот только каждый сицилиец имел при себе обрез помпового или двуствольного ружья, в котором дробь пересыпана крупной солью и кристалликами крысиного яда, после которого не сворачивается кровь и человек умирает от потери крови. Так что конвой просто проезжал мимо таких мест…

Немного отвлекаясь от темы… Почему мятеж поддержало большинство коренных сомалийцев, ведь жили они при итальянцах не так-то плохо, итальянская колонизация была очень мягкой, в отличие от британской, германской или бурской? А все то же – извечный африканский конфликт между земледельцами и скотоводами. Итальянцы земледельцы начали оседать на землю, распахивать ее, мелиорировать – в конце концов, здесь во времена Римской империи снимали по два урожая зерновых в год, растили фрукты, оливки. Тем самым они лишили скотоводов – а большинство сомалийцев, живущих не на побережье, скотоводы, – пастбищ, и даже не столько пастбищ, сколько перегонных путей к ним. Начались конфликты – с одной стороны, претензии в потраве посевов скотом, использовании мелиоративных водоводов для водопоя, с другой – в распахивании пастбищ и уничтожении извечных перегонных троп. Скотоводческие племена всегда более воинственны, чем земледельческие – им надо оберегать стада от диких зверей и лихих людей, но винтовка начала века ничто против автомата и скорострельной пушки броневика. Понесшие значительные потери от сицилийских, южноитальянских переселенцев, колониальных войск, скотоводы притихли, но озлобились. Потом кому-то в голову пришла гениальная идея – что раз скотоводы так воинственны и умеют обращаться с оружием, а работы у них мало, пусть служат в колониальной армии. Так все и началось…