Очертание тьмы - Сергей Малицкий

– Подожди, – замахал руками Дойтен, – демон с этим порохом, отдам. Одно непонятно: что за испытания? О каких испытаниях ты говорил?

– Понимаешь, – Юайс усмехнулся, – пока мы сидели в той большой яме, где приходила в себя девчонка, и ждали, когда из нас начнут делать воинов, по краю ямы ходил их мастер. Вроде того же Уайча, может быть, не столь великий, но опытный и по-своему мудрый. Каждый день он говорил с нами. Втолковывал, что, конечно, из нас выживет кто-то один, но уже теперь все мы – воины Очага. И мы должны подчиняться правилам Очага. Но правило-то всего одно – полное подчинение. Полное.

– Кому? – наклонился вперед Дойтен.

– Он не ответил мне, – сказал Юайс. – Но кое-что сказал. Он сказал, что каждого воина испытывают и проверяют на три качества – прорицание угрозы, мудрость и бесстрашие. Он должен выжить и проявить лучшие качества. Перед любым поединком. Сегодня черед бесстрашия и, заодно уж, силы. Затем будет поединок.

– Зачем тебе поединок? – не понял Дойтен.

– Я все еще числюсь их подопечным, – пожал плечами Юайс. – Так почему бы не поиграть по их правилам? Есть только один путь освободиться от них – выиграть в честном поединке с их лучшим воином. Причем я могу освободить сразу троих.

– Я бы предпочел бы поубивать всю эту мерзость, – плюнул Дойтен. – Тем более не советую тебе рассчитывать на честный поединок.

– Я и не рассчитываю, – ответил Юайс. – Более того, они будут пытаться убить меня и позже. Но для меня это ничего не меняет.

– Блажь, – в сердцах сплюнул Дойтен.

– А что стало с тем… борцом? – спросила Гаота.

– Надеюсь, он жив, – ответил Юайс. – Но из черных егерей ему пока пришлось уйти.

– Не справился! – развел руками Дойтен.

– Отчего же, – не согласился Юайс. – Просто он почувствовал внимание Очага.

– В лесу? – удивился Дойтен.

– А ты думаешь, что все черные егеря честны и неподкупны? – спросил Юайс.

– Ну вот! – раздался довольный голос Тьюва. – Веревки тоже готовы. Что дальше-то?

Ружье Дойтен все-таки зарядил. Забил пыж, приложил стрелялку к плечу, погладил приклад, подбитый толстой кожей, сдунул крупинки пороха с пальцев и с кремневого замка. Камень был вставлен новый, заряд отмерен надежной меркой, все выполнено так, как надо. Даже и пакля была, чтобы уши заткнуть, впрочем, Дойтен обходился и без этого, хотя и стрелять ему из ружья по противнику приходилось лишь раз пять. Ну и, конечно, раз в месяц он непременно отправлялся в подземелья Белого Храма, где тратил один или два заряда. Мало ли, рука потеряет твердость, механизм заклинит или порох отсыреет… Хотя литые пули Дойтен не любил. Порох приходилось отмерять по второй мерке, и при выстреле приклад так бил плечо, что потом оставался на нем изрядный кровоподтек. Можно было конечно же вырезать под упор кусок войлока, но хорош бы он был – усмиритель с куском войлока на груди… Правда, теперь-то он уже никакой не усмиритель, но ружье все равно должно было оставаться при нем. Не Глуме же его отдавать? Вот где она теперь, интересно? Так и не появилась ведь!

Дойтен осторожно опустил заряженное ружье в чехол, думая, что тот же Клокс голову бы ему оторвал за такую вольность, но охота была с меркой возиться в темноте? Вон уже сумерки раскинули покрывало над городом. Да и ружье не на боевом взводе, и дуло, если что, смотрит не в кого-нибудь, а точно вверх, так что… Да и Клокса уже нет.

Дойтен огляделся. Еще после полудня Юайс заставил Гаоту надеть кольчугу и подвигаться, удовлетворился тем, что увидел, поскольку кольчуга была очень хороша, но движениям его подопечной не слишком мешала, хотя и отметил, что привычка тоже нужна. Именно вырабатыванием привычки Гаота и занялась, хотя добилась только пота и дрожи в руках и ногах. Сейчас она сидела, переводя дыхание.

«Вот ведь, – подумал Дойтен, глядя, как Тьюв затягивает на руках Юайса шнуровку сразу трех надетых друг на друга наручей, – половину дня девка попрыгала, чуть устала, взопрела даже, а никакой тебе ни вони, ни затхлости. Пахнет, словно от цветка. Где же ты был последние тридцать лет, уроженец Нечи, ард Дойтен? Не пропустил ли ты что-то важное в своей жизни?»

Уже почти в полной темноте Юайс, Гаота, Тьюв с мешком сетей и Дойтен с зачехленным ружьем на плече вышли из трактира на околицу. Через ворота, возле которых был убит Цай, они тут же вернулись в город, шмыгнули в проулок и с улицы на улицу, из прогона в прогон добрались до реки. Небо еще как будто отсвечивало минувшим закатом, но звезды высыпали на него одна за другой.

– Вот всегда думал, – прошептал Тьюв, – куда девается луна? То она есть, то ее нет. А потом опять есть.

– Вспомни, парень, что ты делал четырнадцать лет назад, когда мы с тобой снимали комнатушку в порту Блатаны? – оглянулся Юайс. – Ну, пока я не пристроил тебя к сапожнику.

– Чего мы делали? – надул губы Тьюв. – Жили. Два дня всего. Я игрался с лампой, а ты, наверное, думал, как бы я тебя не обворовал.

– Много чести, – улыбнулся Юайс. – Как ты играл с лампой?

– Да известно как, – вздохнул Тьюв. – Как я мог играть? Что у меня было, кроме собственных рук? Корчил из них фигурки, да смотрел на тени на белой стене.

– Я тоже этой забавой пробавлялся по малолетству, – усмехнулся Дойтен.

– Вот, – кивнул Юайс. – Считай, что белая стена – это луна. Лампа, которая была у тебя за спиной – солнце. Оно и сейчас за горизонтом, хотя вот, видишь, – небо пока подсвечивает. А вот то, что превращает луну поочередно в половинку, месяц, полумесяц, а когда и вовсе скрывает – это и есть тень.

– О как! – вытаращил глаза Тьюв. – А чья тень-то?

– А вот этого я тебе пока не скажу… – прошептал Юайс. – А то вовсе голову себе сломаешь. Тихо теперь.

Дома в южной части города были невысоки, но заборы вокруг них вздымались выше человеческого роста: впору меряться со стеной городской цитадели. Дойтен перебрасывал ружье с плеча на плечо и думал, что в Тимпале возле торжища тоже заборы выше некуда, оно и понятно: где еще крутиться ворью или бродягам – как раз у рынка. И словно услышав его мысли, пыхтящий с сетями Тьюв прошептал в спину Дойтену:

– На ночь обычно торговцы в шатрах спят, но в этакую пору все поснимали себе жилье подальше от реки. Страшно ночами от воя этой нечисти – жуть. И вот ведь, вроде никого еще не засосала эта погань, а все одно – и наш брат по ночам за добычей не лезет…

Юайс, который шел впереди, оглянулся, словно слышал каждый звук из шелеста Тьюва, и негромко заметил:

– Что за «наш брат»? Или мы с тобой не говорили об этом?

– Говорили, – вздохнул Тьюв. – Но это ж не только от меня зависит… А ну как она меня не возьмет? Зачем ей камень на шею?

– А ты не будь камнем, – ответил Юайс. – Все в твоих руках, парень. Слушай меня, пока я жив.

Не понравились эти слова Дойтену. Еще в дружине Нечи было принято – не шутить о смерти. Сплюнул на всякий случай Дойтен три раза в сторону да прикладом ружья трижды зацепил глиняный забор.