Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание - Леонид Михайлович Млечин

После смерти отца Хироси замкнулся, как-то сразу повзрослел, стал жестче, а вскоре покинул деревню, уехал в Токио. Он всегда верил в свою звезду и хотел отомстить судьбе за все, что выпало на долю отца. Карпы стали для него символом достигнутой цели. И чтобы постоянно помнить о возможности исполнения желаний, он каждый вечер выходил на несколько минут полюбоваться своими рыбами.

Бесшумно скользнула ведущая в спальню дверь, и Такаса вошел.

— Вы?!

Яркий свет большой люстры заставил его на секунду зажмуриться. Митико никогда не включала верхнего света, им хватало и стоящего на полу матового шара. Он хотел было пошутить насчет устроенной ею иллюминации, но от внезапного вскрика Митико вздрогнул.

Удивленно он смотрел на Митико, которая застыла над туалетным столиком, судорожно сжав в руках какие-то бумаги.

— Чего ты испугалась?

Недоуменно улыбаясь, Такаса шагнул к столу.

И только тут увидел, какие бумаги рассматривала Митико. На столе лежала распотрошенная драгоценная папка. Его вдруг поразили глаза девушки: в них было такое отчаяние и вместе с тем покорность, что на секунду ему стало не по себе. Он помотал головой — происходящее не укладывалось в сознании. Внезапно понял — произошло непоправимое: на карту поставлены судьбы сотен людей, самой Японии, о содержании документов знали лишь трое, не считая его самого. Теперь все стало известно постороннему. Такаса всегда отличала точность и быстрота логических умозаключений. Он понял, что должен сделать. Резко шагнул к Митико, железными пальцами сжал ее шею. Девушка не пыталась сопротивляться. Только, задыхаясь, шепнула:

— Вы…

Легкое, почти невесомое тело задергалось. Убедившись, что Митико мертва, Такаса разжал пальцы. Труп, как при замедленной съемке, осел, кимоно распахнулось, обнажив стройное девичье тело. Прежде оно его так волновало… Сейчас он не чувствовал ни раскаяния ни сожаления. Он сумел сохранить доверенную ему тайну.

Такаса нагнулся, вырвал из безжизненной руки Митико документы, аккуратно вложил в папку.

«Родственников у нее нет. Во всяком случае, я ничего о них не слышал. Гостей здесь не бывает. Значит, тело обнаружат не скоро. Это первое. О ее связи со мной никто не знает. Но на всякий случай дело следует представить так, будто произошло ограбление».

Такаса подошел к небольшому шкафчику, где Митико хранила наиболее ценные вещи. Выгреб на пол все, что там было, выбрал из кучи небольшую коробочку и сунул в карман пиджака, который Митико принесла сюда из прихожей. Внимательно оглядел комнату и стал выдвигать ящички туалетного столика, из маленькой сумочки достал тонкую пачку иен. «Все?» Он выключил свет и хотел выйти из спальни… «Музыка!» В комнате по-прежнему звучала приглушенная мелодия. Пела Румико Коянаги.

«Меня нельзя полюбить», — Сказал ты в момент расставания И, скрывая слезы, Вскочил в вагон.

Когда уходит любовь, что остается? Мечты, твои мечты…

Звук лился из искусно замаскированных колонок, и, непривычный к этого рода технике, Такаса не сразу нашел глазами магнитофон, неуверенно начал поочередно нажимать кнопки. Песня прервалась.

Первым желанием Такаса было уйти из квартиры. Но куда? Домой? Дома считают, что он уже улетел. Придется ждать.

Недаром про Такаса говорили, что он человек со стальными нервами. Откинувшись в неудобном кресле на кухне, прижавшись затылком к приятно холодящей стене, он невидящим взором смотрел прямо перед собой. Не курил, не слушал радио, не включал телевизор, хотя программа продолжалась до поздней ночи, не выпил даже сакэ, подогретого к его приходу. Он вообще не думал о том, что произошло здесь несколько минут назад. Ровно в шесть встал, оделся; в прихожей сорвал с вешалки плащ Митико и опрокинул стул. Не защелкивая замка — скорее поверят в случайное ограбление, ведь у преступника ключей быть не может, — он плотно прикрыл дверь и спустился вниз. Улица была пуста. Он дошел до перекрестка, свернул налево и на мгновение замер у витрины универмага, проверяя, нет ли слежки. И только после этого решил подойти к машине.

В аэропорту Ханэда было еще немноголюдно. И Такаса поспешил смешаться с группой туристов, отправлявшихся, судя по всему, на Тайвань, — в основном мужчины его возраста, радостно возбужденных, предвкушающих отпускные радости холостой и более дешевой, чем на родине, жизни. Билет до Тайбэя стоит недорого, и многие отправлялись туда шить костюмы и лечить зубы (то и другое обходилось значительно дешевле, чем в Японии).

В ресторане Такаса заказал кофе. Ему не пришлось ждать долго.

— Доброе утро, Такаса-сан! Как поживаете?

Как обычно, Куихара подобрался откуда-то сзади и неожиданно склонился над ним, скаля в улыбке крепкие зубы.

— Садитесь, Куихара-сан, и выслушайте меня внимательно. Сегодня ночью…

Куихара подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Этому человеку, которого Такаса терпеть не мог, не хотелось рассказывать о Митико. Но вступать в контакт больше ни с кем было нельзя, а следовало принять кое-какие меры предосторожности.

— …Надо, чтобы в полиции это дело попало к надежному человеку. Пусть в полицейском управлении нам окажут эту услугу, важно лишь замедлить следствие, а потом…

Объявили посадку. Такаса встал и, не прощаясь, ушел. Поднялся и Куихара.

В три часа ночи бывшего премьер-министра Хироси Касаи внезапно разбудило неясное, но неодолимо тревожное ощущение. Казалось, случилось ужасное, непоправимое… Он открыл глаза. Было тихо, ничего не происходило. Облизав пересохшие от волнения губы, он приподнялся на локте. Так и есть, до утра еще далеко. «Просто глупый сон, — пытаясь успокоиться, он нервно потер ладонью лоб. — Хорошо бы съездить в родные места, отдохнуть. Гулять, смотреть на закаты, пойти с рыбаками на ночной лов». Касаи представил себе мерное покачивание лодки и спокойно уснул.

То, что произошло два часа спустя, могло укрепить веру в самые невероятные предчувствия. Ровно в пять в ворота его огромного поместья въехал длинный черный автомобиль. А еще через полчаса эта же машина, развернувшись, направилась к центру города. В ней на заднем сиденье, зажатый между двумя нежданными посетителями, сидел Хироси Касаи. Он все еще не мог прийти в себя. Эти двое — справа и слева от него — были сотрудниками прокуратуры.

Лампочка на телефонном аппарате в доме начальника токийского полицейского управления мигала несколько минут, но трубку никто не брал (это был личный номер начальника, известный лишь немногим друзьям). Позже раздался звонок и в комнате дежурного:

— А что, Вада-сан уже на работе?

Говоривший обладал мягким, бархатным голосом.

— Начальник управления выехал в тюрьму Куна-сиро. Он лично занимается расследованием побега террориста Кога. Кто его спрашивает?

Трубку повесили. Дежурный, которого сильно клонило в сон, сладко зевнул.

Вслед за этим обладатель мягкого, бархатного голоса набрал еще один номер.