Спутники Волкодава. Тень императора - Павел Молитвин

— Вай-ваг! Ну и обычаи у вас в Аррантиаде! — возмутился Яргай.

— Многим ли лучше они в Мономатане? Я уж не буду упоминать о вашем отношении к близнецам, об этом тебе лучше Ильяс скажет. А вот что в некоторых племенах на юге империи до сих пор процветает людоедство, тебе ведомо? Я как-то слышал от ранталуков любопытную историю о племени бампу. Там, например, есть очаровательный обычай подвешивать мертвых врагов вниз головой и избивать трупы дубинами, дабы мясо их стало мягким. А как тебе нравятся калхоги, предпочитающие металлическим бамбуковые наконечники стрел? Они, видишь ли, вонзившись в тело противника, застревают в нем и расщепляются на тысячи мельчайших щепочек.

Видя, что до Яргая наконец дошло, какую глупость он сотворил, поддерживая начатый Нганьей разговор, Эврих, дабы переменить тему, продолжал потешать своих слушателей рассказом об удивительных обычаях разных племен и народов:

— Старики бампу, лежа на смертном одре, умоляют, чтобы тело их было съедено детьми и внуками. Они завещают его им как самую большую ценность, выделяя каждому из живущих определенную часть. В других племенах покойников бальзамируют, высушивают, и самыми богатыми семьями считаются те, в чьих хижинах хранится больше засушенных предков. Которых, к слову сказать, в хорошую погоду выносят на двор — погреться на солнышке и подышать свежим воздухом. Иногда их даже берут с собой в путешествия и на охоту, дабы показать что-нибудь любопытное или порадовать охотничьими успехами подрастающего поколения.

— Экие ты пакости говоришь! — поморщилась Нганья, и Эврих, подмигнув ей, припомнил ещё одну совершенно правдивую подробность:

— Лучшим подарком девушке накануне свадьбы считается у бампу отрезанный фаллос врага, который она должна съесть. Поступая так, невеста набирается сил, чтобы родить непременно мальчика, поскольку девочек они не слишком-то высоко ценят. Когда умирает муж или жена, то на поминках…

— Ну все, с меня хватит! — Нганья поднялась с циновки и направилась к двери, Яргай хихикнул, а Ильяс одарила арранта признательным взглядом. На обычаи дикарей ей было решительно наплевать, но то, что он не собирается бросаться в погоню за Нжери, утешило её и наполнило сердце радостью. Им — хвала Великому Духу! — довольно забот и без Газахларовой супруги. А Нганье надобно будет устроить выволочку: Эвриху совершенно не обязательно было нынче же узнавать об отъезде Нжери из Города Тысячи Храмов.

* * *

Иммамал не пришел на встречу, и это, так же как и внезапное исчезновение Эпиара из столицы, показалось Эвриху дурным знаком. Совершив налет на «Птичник», они растревожили осиное гнездо, и, очень может статься, из-за него-то Кешо и отложил отправку своих войск в Саккарем. Возможно, у императора имелись для этого и более веские причины, но Эврих явственно ощущал, что напряжение в Мванааке растет. На улицах помимо городских стражников появились конные разъезды, и аррант был весьма удивлен, когда Ильяс изъявила желание пойти вместе с ним на свидание с Иммамалом.

Сначала у него возникла мысль, что она не доверяет ему. Потом — что хочет лично переговорить с Иммамалом, и только когда тот не появился у складов речного порта в условленный час, Ильяс призналась, что и не ожидала его встретить, а рассчитывала просто прогуляться с Эврихом по городу. Признание это дорогого стоило, и аррант обещал себе постараться, чтобы у неё остались от этой прогулки наилучшие воспоминания.

Прежде всего они зашли в трактир, облюбованный им ещё в ту пору, когда он жил в «Мраморном логове». Посетителей здесь угощали чудесной ухой из рыбной мелочи и моллюсков; тунцом, отваренным с майораном и лавровым листом; жареными осьминогами с горошком или бобами; всевозможными салатами, в которые непременно добавляли разного сорта водоросли, и нежнейшими грушами, которые по местному обычаю ели с корицей или с сыром.

Из трактира, беседуя о том о сем, они отправились в храм Эрентаты-искусницы, и Эврих, дабы развлечь Ильяс, поведал ей о своем первом путешествии по западной части Мономатаны, о черных базальтовых исполинах, высящихся над Ржавым болотом, и Долине Каменных Богов, где стояли точно такие же ступенчатые, покрытые дивными барельефами храмы. Ильяс не осталась в долгу и рассказала об Обезьяньих гробницах на границе Кидоты и заброшенном городе Хазатахантаре, в который её отряд забрел, спасаясь от преследования имперских войск. Они избегали говорить о нынешних своих тревогах и заботах, и это неплохо им удавалось, поскольку улицы, площади и святилища Мванааке давали множество тем для поддержания беседы. Ильяс было что рассказать арранту о Городе Тысячи Храмов, но и от него она узнала немало нового для себя, ибо Эврих успел не только полюбить, но и хорошо изучить столицу империи.

Они зажгли палочки с благовонными курениями в храме Богини любви и отправились на вечно гудящий рынок, заглядывая по дороге в расположенные по обеим сторонам улочки Барышников лавки. Эврих, как всегда, выискивал в них манускрипты, написанные учеными мужами, и лечебные снадобья или компоненты для их изготовления. Ильяс приглядывалась к оружию, украшениям и тканям. Здесь, среди толпы валящего с рынка народа, они могли не опасаться быть узнанными ни соглядатаями Кешо, ни прежними своими знакомцами. Одетые как простолюдины, они ничем не выделялись среди бочаров, красильщиков, кузнецов, каменотесов, ткачей и оружейников.

Окунувшись же в толчею и гам базара, они и вовсе почувствовали себя в безопасности. Сюда не заглядывали ни оксары, ни форани, с коими прежде была знакома Ильяс и коих пользовал от мнимых и всамделишных хворей Эврих. Бродя среди арб, лотков и навесов торговцев скобяным товаром, посудой, мясом, птицей, мукой, фруктами и прочей всячиной, они оживились, перестав чувствовать свою обособленность от горожан, тяготившую их, несмотря на давнюю к ней привычку. Эврих ощутил себя урожденным мономатанцем, а Ильяс, забыв о том, что является предводительницей гушкаваров, звонко смеялась, глядя на потешные выступления жонглеров, щупала с видом знатока выставленные на продажу ткани, увлеченно примеряла дешевые побрякушки и торговалась за серебряное колечко с бирюзой так азартно, словно потеря нескольких чогов и впрямь что-то для неё значила.

— Будем считать, что это ты мне его подарил! — сообщила она Эвриху, надевая приобретенное наконец колечко на мизинец левой руки.

— Неужели ты будешь его носить? — удивился аррант, не видевший до сих пор на Ильяс никаких украшений. Он почувствовал себя растроганным, ибо знал, что воины в Мванааке носили перстни на большом пальце, чиновники — на указательном, ремесленники — на среднем, торговцы — на безымянном, а влюбленные — на мизинце. Ну и, разумеется, на мизинце носил любимый перстень тот, кто не мог втиснуть в него никакой другой палец. — Если бы мне пришло в голову, что ты намерена изменить своим привычкам и торгуешься не из любви к спорам, я бы подарил тебе нечто более достойное. Мне кажется, тебе подойдут вон те серьги с янтарем, черное с желтым…

— «Я бы, я бы»! — передразнила Эвриха Ильяс. — Теперь-то уж чего «якать»! Ты мог хотя бы предложить мне… Уруб рассказывал, что пустоголовую супругу моего отца ты прямо-таки завалил драгоценностями!