Катынь. Современная история вопроса - Владислав Швед

Невероятным является то, что в обеих выписках из протокола Политбюро от 5 марта 1940 г. фамилия «К о булов», которую Сталин якобы лично вписал в записку Берии, ошибочно напечатана через « а» – «К а булов». Могла ли осмелиться в то время машинистка «поправить» вождя?

Судя по отметкам на этом документе, в марте 1940 г. машинистка Н.Ксенофонтова отпечатала 4 экземпляра выписки с решением Политбюро от 5 марта 1940 г. Несколько позднее были допечатаны (с неизвестной целью) еще два экземпляра. Из указанных шести отпечатанных экземпляров , 2 экземпляра были уничтожены 15 ноября 1956 г.

Примечание: Надо заметить, что именно в этот день вновь избранный Первый секретарь ЦК ПОРП В.Гомулка прибыл с визитом в Москву для встречи с Н.Хрущевым. Складывается впечатление, что все эти хитроумные манипуляции с дополнительными экземплярами выписок были каким-то образом связаны с визитом Гомулки, о котором мы скажем особо.

При анализе ситуации с выписками из протокола Политбюро, возникают вопросы. Куда исчезла оригинальная выписка, которую направляли Берии в марте 1940 г. и в декабре 1941 г., и на которой он обязан был дважды расписаться? С какой целью незаверенная информационная машинописная копия выписки была оформлена, как якобы направленная Берии? Почему именно эта копия хранилась в «закрытом пакете» вместо оригинала?

Известно, что систему партийного делопроизводства копировали все советские учреждения, в том числе и НКВД. Бывший помощник Председателя КГБ СССР Станислав Лекарев в статье «Секретно» или «совершенно секретно» («Аргументы недели» № 8/198 от 4 марта 2010 г.) рассказал о системе секретного делопроизводства в КГБ.

Черновики и тождественные им информационные копии в КГБ «хранились в специальной папке… Любой другой не уничтоженный черновик рассматривался, как незарегистрированная бумага с секретной информацией – тягчайшее должностное преступление! Уничтожались черновики путем сжигания, при этом регистрировалось все – какой документ, кем подготовлен, дата уничтожения, количество страниц, кто при сжигании присутствовал».

Как было доказано, выписки из протокола Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. являлись незаверенными информационными копиями. Их приравнивали к черновикам. В таком случае почему их не уничтожили и именно они хранились в «Особой папке»?

Непростой, по словам Лекарева, была в КГБ и процедура сдачи дел в архив: «Это была долгая процедура со сверкой всех страниц, всех отметок, входящих-исходящих». Это напомнило мне, весьма нелюбимую в райкомах партии, процедуру сдачи протоколов заседания бюро в партийный архив. Сотрудницы общего отдела райкома партии за несколько дней буквально худели от придирок принимающих архивные дела. А в ЦК КПСС, оказывается, можно было сдать в Архив Политбюро, не только должным образом незаверенные документы, но еще и с множеством ошибок?! Свежо предание, да верится с трудом!

Кстати, достоверность катынских выписок из протокола Политбюро ЦК ВКП(б) можно проверить простейшим образом. Для этого их достаточно отнести в нотариат. Никакой нотариус не признает эти выписки подлинными. Жене автора настоящего исследования, пытавшей получить в Москве заверенную копию свидетельства о рождении, отказали на том основании, что в оригинале оказалась не читаемой одна цифра из даты рождения.

Важнейшим подтверждением факта расстрела сотрудниками НКВД в 1940 г. 21.857 польских граждан считается записка Председателя КГБ Александра Николаевича Шелепина Первому секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущеву за № 632-ш от 3 марта 1959 г. Ее подписанта представляют, как важнейшего свидетеля катынского преступления.

Однако анализ содержания записки показывает, что вряд ли автор записки (Шелепин не был автором, он ее лишь подписал) обладал объективной и достоверной информацией относительно реальных обстоятельств расстрела польских военнопленных и граждан. Этот вывод можно сделать из того, что записка, помимо грамматических и орфографических ошибок, содержит многочисленные неточности и явные ошибки о местах расстрела поляков, составе расстрелянных, о международном признании выводов комиссии Бурденко и т. п. В записке ни слова не сказано о причинах не выполнения в полном объеме (расстрелять 25700 человек) решения Политбюро.

Известно, что в аппарате КГБ СССР было запрещено говорить о Катынском деле. Но, как всегда, среди сотрудников «ходили слухи». Создается впечатление, что часть информации об обстоятельствах расстрела поляков в записке Шелепина была почерпнута не из достоверных источников, а из этих слухов. В этой связи она вряд ли может считаться надежным историческим документом, не говоря уже о вышеупомянутых выписках.

Несмотря на все вышеизложенное, следует подчеркнуть, что документы из «закрытого пакета № 1», на первый взгляд, выглядят очень убедительно и вызывают уважение даже у опытных архивистов. Они отпечатаны на подлинных типографских бланках (за исключением «записки Шелепина»), на них проставлены разноцветные мастичные оттиски различных штампов и печатей, стоят росписи членов Политбюро, подпись наркома Берия и технические пометки сотрудников аппарата. «Записка Берии» вдобавок к этому отпечатана на специальной бумаге с водяными знаками.

Тем удивительнее, что при всей своей внешней солидности, документы высочайшей государственной значимости из «закрытого пакета № 1» по Катыни содержат целый набор нарушений существовавшего в то время порядка подготовки и работы с документами особой важности.

Каждое из этих нарушений, взятое в отдельности, выглядит достаточно безобидным. Подумаешь, велика важность – одна машинистка напечатала выписку на бланке устаревшего образца, другая забыла проставить свои инициалы на письме, исходящий номер вписан другим почерком и чернилами необычного цвета, секретарь по рассеянности не проставил пометки о направлении копий документа в дела текущего делопроизводства ЦК, нарком Берия дважды забыл расписаться на выписке с решением Политбюро, через 19 лет это же забыл сделать председатель КГБ Шелепин и т. д. и т. п.!

Многие из этих нарушений становятся заметны лишь при непосредственном визуальном сравнении «исторических» документов с десятками аналогичных документов Политбюро ЦК ВКП(б) за февраль-март 1940 г., которые оформлены в соответствии с требованиями тогдашнего делопроизводства.

При этом следует иметь в виду, что сотрудники Главной военной прокуратуры России утверждают, что как только к ним поступили копии документов из «закрытого пакета № 1» они сумели убедить «высоких чиновников» в том, чтобы «в Кремле был осмотрен весь комплекс документов, проведены почерковедческая и криминалистическая экспертизы. Они полностью подтвердили подлинность записки Берии на имя Сталина № 794Б от «_» марта 1940 г, подписей на ней Сталина, Молотова, Ворошилова, Микояна и Берии, а также выписки из постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г.» (Катынский синдром… С 391—392).

Факт экспертизы катынских документов подтвердила в своем Заключении комиссия экспертов Главной военной прокуратуры (См. «Катынский синдром…». С. 467). По поводу объективности этой экспертизы мы уже говорили.