Зеркало грядущего - Влад Савин

Есть уже первые жертвы. На бульваре Сен-Жермен кто-то, увидев опускающийся парашют, сообразил, что это такое, и крикнул, "атомная бомба". После чего возле входа в метро толпа устроила давку, в которой есть погибшие и покалеченные — число разнится от десяти до тридцати. Полиция призывает парижан соблюдать закон и порядок, не допускать паники и избегать больших скоплений людей, например на вокзалах, поскольку есть опасность повторных терактов. Боже мой, они что, не понимают, что если Бомба взорвется, то погибнут не десятки и сотни, а сотни тысяч!

Месье Бриссон прикинул, к какой родне ему надлежит срочно отправить из Парижа — Мари и Клода. Но прежде надо было позаботиться немного и о себе. Он придвинул к себе бланк стандартного страхового договора "Эврики" и в графе "особые обстоятельства" вместо обычного "за исключением форс-мажора, как то: война, массовые беспорядки, большая природная катастрофа" вписал "включая атомную бомбардировку". По всей форме заключил договор касаемо недвижимой собственности (в том числе, находящейся в ипотечном владении) некоего месье Жана Бриссона, проживающего: Париж, улица Шампьоне, дом, квартира… И, есть грех, завысил сумму компенсации — чтобы в самом крайнем случае, хватило и на остаток расчета с банком, и на покупку нового жилья уже в полную законную собственность. Успел подсунуть документ в папку на подпись — в надежде что даже при атомном апокалипсисе, сейф в подвале здания "Эврики" уцелеет. Еще прошение на недельный отпуск, с завтрашнего дня — тоже, на стол месье Фавро. И с чистой совестью отбыл из конторы, сказав соседу:

— Поль, скажешь боссу, что я уехал на встречу в "Рошетт", заявленную еще вчера.

На улицах было нездоровое оживление — но пока никого не грабили и не били. И одному богу известно, сколько стоило сейчас найти грузовик — ведь Мари категорически отказалась уезжать без самого необходимого и дорогого имущества. Даже устроив скандал — если мы останемся живы, но безо всего, нищими, клошарами, зачем нам такая жизнь? Потому, прошло часа три, пока все было собрано, упаковано и готово к отъезду. И тут зазвонил телефон.

— Бриссон? Так и знал что застану вас дома — голос самого месье Фавро — немедленно оторвите вашу задницу от стула и приезжайте на службу. Жду вас через двадцать минут!

И гудки. Что там случилось? А бомба может взорваться! Ладно, Мари, вы едете немедленно в Шампань, тот городок под Труа, где мы гостили прошлым летом. Я заеду на работу и вас догоню — уверен, что там ничего серьезного.

Месье Фавро был сильно не в духе. Усы воинственно топорщатся, и смотрит на Бриссона будто сверху вниз, хотя сам ростом меньше. Но вопрос задал неожиданный.

— Скажите мне, Жан, зачем вы живете?

Бриссон не понял — как это, зачем? Чтобы жить, любить семью, и вообще…

— Неверно, Жан — сказал Фавро — жить надо, чтобы приносить пользу обществу. То есть, развивать свой бизнес, платя налоги. А не жить в свое удовольствие, как животное. Все остальное — вторично. Нет дела — незачем и жить. Жизнь слабака, труса и неудачника имеет цену лишь для него одного. Знаете, я делю всех людей на тех, кто произошли от Адама — и тех, чьим предком была обезьяна. Так вот, я в вас разочарован, Жан, за эти годы я считал вас не тем, кем вы оказались. Вы предпочли бежать, чем оставаться на своем посту до тех пор, пока вам не дозволят его покинуть, ведь "Рошетт" не назначала никакой встречи — что ж, нельзя требовать от мартышки человеческого поведения, довольно лишь впредь относится к ней так, как животное заслуживает. Но вы пытались обмануть меня, и мой бизнес — а это намного больший грех. Спасибо месье Гарону, который заметил составленную вами бумажку — а то, я ведь мог бы ее и подписать. Гарон в фирме самый ценный работник, стоящий десятерых таких как вы — хотя сам он не ищет клиентов, однако как лев бьется за каждый франк, даже за каждый сантим. И вот что я с ней сделаю — и с этой бумагой, и с вами.

Он разорвал договор, в мелкие клочки. Нажал кнопку — и в кабинет вошел Рене, охранник, здоровенный громила, ранее служивший в Иностранном Легионе.

— Вы уволены, Бриссон — сказал Фавро — с формулировкой "утрата доверия". И я позабочусь, чтобы никто во Франции не взял вас на работу. Рене, проводите этого месье — а если он будет упорствовать, спустите его с лестницы, я разрешаю.

Это был конец. Банк заберет и квартиру — так был составлен договор ипотеки. А он, Жан Бриссон, больше ничего не умеет — если говорить о занятии с достойной оплатой. Физический же труд, не говоря о крайне низкой его доходности, имел еще и крайне высокую конкуренцию — а главное, это была яма, из которой уже не было пути назад. Но говорить о том было бесполезно — "проблемы неудачников, это только их проблемы". И сущей мелочью было, что уже на улице, перед тем как захлопнуть входную дверь, Рене отвесил Бриссону пинок в стиле сават, выразив свою месть низшего персонала к бывшему небожителю из конторы. Отчего Бриссон полетел, ткнувшись лицом в тротуар.

Он вспомнил прочитанный недавно американский журнал — про то, как в Прекрасную Францию придут русские варвары и погонят всех добрых французов в свой ужасный ГУЛАГ. Там персонажа, по странному совпадению носящего то же самое имя, заставили шпалы таскать по двенадцать часов в день, чтоб не умереть от голода. Именно это с ним сейчас и случилось, только без русских и ГУЛАГа. Денег в кармане осталось — пару недель в ночлежке, когда его из квартиры выкинут, а после на улицу, в клошары. И это был конец.

Ночь он провел, один в своей уже бывшей квартире (как назло, через два дня срок очередного платежа, а еще через три дня уже придут выселять). Думал, что если Бомба сейчас взорвется, это будет лучшим выходом, решившим все проблемы. Но настало новое утро, нечего было делать и некуда идти. И тогда он вспомнил про револьвер — обычно лежавший в ящике стола, так как Бриссон не умел стрелять. Хотя помнил, как заряжать, взвести курок и нажимать на спуск.

Застрелиться самому? Но разве это будет по-христиански, если виновники его беды останутся жить?

"Ситроен" стоял во дворе, бензина в баке должно было хватить, чтобы доехать до бульвара Османа. Если продать машину, можно пожалуй прожить еще месяц… а после, все равно конец, лучше уж сразу. Париж будто вымер — приличная публика куда-то исчезла, зато несколько раз по пути Бриссон видел какие-то шайки, весьма похожие на мародеров. Магазины все были закрыты, иные уже зияли разбитыми витринами и выломанными дверьми. Нигде не было полиции. Может, и Фавро уже сбежал, что в опустевшем городе делать страховой фирме?

Нет — хотя во дворе суета, пара машин стоит, что-то грузят. Крысы бегут от пожара — и вся вина его, Бриссона, что он пытался сделать это раньше на один день. И сам Фавро должен быть здесь — если этот бизнес, его жизнь. Не будет у него ни того, ни другого!

Бриссон остановился у двери — все же трудно было ему, кто раньше даже улицу в неположенном месте не смел перейти, сейчас переступить черту. Дверь раскрылась сама, и выглянул Рене. Сказал с ухмылкой:

— Не велено пускать. Пошел вон. Клошаров здесь не кормят.

Это было последней каплей. Бриссон легко выдернул из кармана руку с револьвером. Рене умер не сразу, стрелять пришлось дважды, в грудь и в живот, слишком здоров был. Бриссон вошел внутрь, тем же путем, которым он ходил двадцать лет — однако же сейчас чувствуя себя богом, вершителем чужих судеб. Выстрелов не могли не слышать — но жизнь приучила простых парижан не бежать туда, где стреляют, а запереться и ждать, пока те, кому положено, полиция и армия, решат проблему — так и тут, на входе должен караулить Рене, он опытен и вооружен, никто ведь не знал, что он уже мертв? Черт, у Рене где-то должен быть пистолет — надо было взять, а то пять патронов всего осталось. Вернуться — но нет, вот открывается первая дверь справа и в коридор выскакивает Симона из бухгалтерии, пару раз Бриссан ее даже на чашку кофе приглашал в бистро, и ничего не имел против этой женщины в возрасте под сорок, всегда готовой мелкую услугу оказать — но сейчас она, увидев человека с револьвером, застывает враскорячку посреди коридора, выставив руки, и дико визжит, этот звук просто невыносим для нервов, и Бриссан снова стреляет, и идет дальше, переступив через тело. Вот, четвертая дверь слева, пинком ее открыть — там Гарон за столом сидит, даже головы не поднял, носом в бумаги, ищет где еще непорядок — мерзавец, кто и мой документ заметил, теперь голова его разлетается от пули, как гнилой арбуз! А Бриссон идет дальше, как автомат, не замечая крови. Где-то бубнило радио — в Марселе бои между частями Иностранного Легиона и коммунистическими боевыми отрядами.