Мир на краю бездны. От глобального кризиса к мировой войне. 1929-1941 годы - Александр Шубин

НКВД развернуло охоту за членами ПОУМ. Его агентами был похищен лидер партии А. Нин. Его исчезновение вызвало большой скандал, и даже Негрин, скомпрометированный «беспределом» НКВД, потребовал от коммунистов ответить — где Нин. Те сказали, что ничего не знают. Наверное, сбежал к фашистам. Анархо-синдикалисты выяснили, что Нина перевезли в контролируемую коммунистами деревню Алкала де Энарес, откуда он был отправлен в неизвестном направлении. Анархо-синдикалисты следили также за ходом официального расследования исчезновения. В Барселоне следствие по делу вел судья М. Лагиа. Вопреки указанию представителя Директората безопасности, Лагиа арестовал двух полицейских агентов из Мадрида, которые были замешаны в деле о похищении. Тогда судья был арестован центральными властями. Позднее судья был освобожден, но дело таким образом было развалено. Все это позволило Службе внешней информации Национальной секции координации НКТ прийти к выводу, что к похищению Нина причастна полиция и правительство. Признавая, что пока нет возможности для развертывания широкой кампании протеста, анархо-синдикалисты решили продолжать расследование до того времени, «когда придет час довести до сознания страны и призвать к суду Истории их низости»[439]. Нин был убит коммунистами. Анархо-синдикалисты пытались обеспечить правовые гарантии в деле членов ЦК ПОУМ. В ответ на запрос НКТ министр юстиции сообщал о «распоряжении правительства республики, в соответствии с которым процесс против господ Нина, Горкина и других членов ПОУМ будет проводиться в соответствии с нормами Права, со всеми гарантиями, которые предоставляются судами гражданам, и с защитой, которую они стремятся получить от закона… Могу заверить, что никто из заключенных не получил ни царапины (применительно к Нину это была прямая ложь, лидера ПОУМ уже не было в живых — А. Ш.), ни плохого обращения, на них не оказывалось никакого другого давления, которое касается их собственного достоинства»[440]. Постоянное внимание независимых от правительства организаций к делу ПОУМ не позволило уничтожить оставшихся в живых лидеров партии. «Хватит нам скандала с Нином»[441], — говорил представитель министерства юстиции накануне процесса над лидерами ПОУМ. В октябре 1938 г. члены ЦК ПОУМ были приговорены к различным срокам тюремного заключения (до 10 лет). Через три месяца франкисты подошли к Барселоне, и революционная охрана тюрьмы открыла ворота. Поумисты спаслись во Франции.

Репрессии против «троцкистов» и анархистов в Испании были отражением террора, развернувшегося в СССР. В этом отношении Испания подтверждала, что она почти превратилась в филиал Советского Союза, и перспективы Народного фронта стоит оценивать по эволюции СССР. Вместо демократизации советского режима вслед за принятием конституции 1936 г., надежды на которую распространялись в среде западной интеллигенции (не без участия Н. Бухарина и других представителей советской интеллигенции), последовала кровавая чистка большевистской элиты, гибель как столпов ленинской гвардии, так и коммунистических интеллектуалов, близких по взглядам к левым социалистам. «Одним из главных парадоксов остается тот факт, что в момент, когда Коминтерн принял более гибкую политику народного фронта, направленную против фашизма, Сталин развязал кампанию террора против самого Коминтерна»[442]. Как мы видели, большого парадокса тут нет. Эволюция сталинского курса «вправо» было связано с обстоятельствами внутрипартийной борьбы: избавляясь от лево-радикального крыла партии (наряду с другими ее крыльями — теперь партия должна была окончательно стать бескрылой), Сталин мог позволить себе сдвинуть внешнюю политику «вправо». Но это, в свою очередь, усилило недовольство части большевистской элиты и обострило ситуацию в партии. Нарастание внутрипартийных противоречий склоняло Сталина к идее тотального террора.

Инициаторы Народного фронта еще пытались спасти положение, понимая, сколь сокрушительными будут последствия террора для их дела: «Московский процесс для меня — терзание, — писал Р. Роллан о суде над своим другом Бухариным и другими большевиками, — … резонанс этого события во всем мире, особенно во Франции и Америке, будет катастрофическим». Он предлагал «друзьям СССР» направить Сталину закрытое письмо, в котором попытаться заставить его задуматься, «какие плачевные последствия для Народного фронта, для сотрудничества коммунистической и социалистической партий, для совместной защиты Испании будет иметь решение, приговаривающее осужденных к смертной казни»[443]. Спасти подсудимых не удалось. Все дело левого демократического союза, которое Роллан лелеял с начала 30-х гг., кончилось крахом. Европейские весы сорвались с левой точки и понеслись вниз топором палача.

Сталин не мог не понимать, что террор произведет на союзников по Народному фронту шоковое впечатление несмотря на все обоснования виновности уничтожаемых товарищей по партии в шпионаже и диверсиях. Но решение задач, ставившихся перед террором, было важнее, чем все дипломатические игры вместе взятые. За это пришлось заплатить имиджем: «образ страны Советов претерпел существенные изменения в сторону его дегуманизации»[444] — считают С. П. Пожарская и А. И. Саплин.

??? Хэслам справедливо полагает, что «ассоциация со сталинским Террором сделала положение всех европейских коммунистических партий еще более трудным; это ослабило шансы Народного фонта и обострило подозрения левых и центристов, что, приди коммунисты к власти, их ждет кровавая баня»[445].

Современные исследователи констатируют, что «варварство репрессий заставило отшатнуться либералов и социалистов»,[446] и это несомненно в отношении лидеров социалистического интернационала. О. Бауэр сокрушался: «Обвинения на московских процессах подорвали доверие к Советской России»[447]. Блюма и Гильфердинга московские судебные процессы повергли в шок. А вот лидеры Испанской республики — и правые социалисты Негрин и Прието, и либерал Асанья — сохраняли спокойствие о поощряли охоту на «троцкистов» в своей стране. Либеральный писатель Л. Фейхтвангер, посетив Москву и побывав на одном из процессов, пришел к выводу, что судят настоящих заговорщиков, и сталинский режим теперь станет прочнее перед лицом фашизма. Фейхтвангер мыслил в традиционной логике государственника — важны не судьбы политиков, а мощь государства, не права человека, а расклад геополитических сил.