Близится утро - Сергей Лукьяненко

Из хвоста планёра потянулся дымный след. Он вновь началнабирать высоту.

Потом тряхнуло и нас.

– Ну, Ильмар, молись… – Антуан тихонько засмеялся. – Можешьи его преосвященство попросить. Сейчас узнаем, как османы под дулом пулевикаработают.

Он протянул руку к запалу, повернул его в гнезде.

Ничего не произошло.

– Провода были прикручены! – воскликнул я. Наш планёрмедленно терял высоту, а были мы как раз на середине пролива.

– Верю, – сказал Антуан. Еще и еще раз покрутил запал.

Сзади хлопнуло, и послышался рев толкача. Потише, чемпервый, но это, наверное, оттого что расстояние больше.

– Гнездо немножко не то, – объяснил Антуан. – Наши мастера,когда запал копировали, сделали его диаметром меньше. Понимаешь?

– Нет, – признался я.

– Наш запал можно в чужой планёр поставить. А их запал в наш– никак.

Он тихонько засмеялся.

Вскоре мы вновь летели над землей. Далеко по правую рукувиднелся морской берег. Планёр несся ровно и быстро, покрывая расстояния счудесной небрежностью.

– Когда-нибудь, – сказал Антуан, – не нужны будут дилижансы.И нелепые паровые повозки умрут не родившись. Останутся лишь планёры, чтопонесутся над миром, доставляя людей из страны в страну. Вот тогда… тогдаисчезнет зло и непонимание. Все людские беды – из непонимания друг друга.

– Люди и не желают понимать, – возразил я.

Антуан помолчал. Неохотно кивнул.

– Ты прав, Ильмар. Но это трудно – понять всех. Ведь понять– значит разделить чужую радость и чужую печаль. А печалей в жизни случаетсякуда больше, чем радостей. Кто же согласится страдать за других? Принять чужоегоре, словно свое? Не было и нет такого человека. Сестра-Покровительницаоплачет твои грехи, Искупитель за них покарает. Верный друг пожалеет и утешит,мать не перестанет любить, верная жена разделит твои невзгоды. Но принять всебя все беды и горести мира, простить все грехи? Немыслимо, Ильмар!

Я и не спорил. Чего ж тут спорить? Я попытался представить,как это – отзываться на любую боль. Возлюбить палача, пожалеть душегуба,простить предателя…

Немыслимо…

– Ты спи, Ильмар, – мягко сказал Антуан. – От того, что тыбудешь бодрствовать, мои руки не окрепнут.

Покосившись назад, я увидел, что в бомбовой каморе нашитоварищи давно уже следуют этому мудрому совету.

Распростершись на решетчатом полу, прижавшись друг к другу,спали епископ и его охранник, монах и лекарь…

Задремал и я.

И снился мне сон радостный и легкий. Будто по прибытии вИудею Маркус немедля обрел полную силу. И стали подвластны ему все вещи, чтотолько есть в мире.

Триумфально шествовали мы обратно в Державу, уже ни от когоне скрываясь и осыпая земли, по которым проходили, драгоценными дарами. Шахты,к радости горняков, вновь наполнялись железом, потерянные состояниявозвращались счастливым наследникам, самые бедные крестьяне получали из рукМаркуса одежду, деньги, инструменты. Отринув прежнюю веру, склонились передМаркусом гордые имамы, Император османский поклялся в вассальной верности. А награнице Державы уже ждали нас ликующие толпы, прослышавшие про чудо.

Пешком, как и подобает новому Искупителю с его свитой,пришли мы в Урбис. Пасынок Божий Юлий возвратил Маркусу святые реликвии, со временпервого Искупителя в Церкви хранящиеся. Покаялся в грехах, был прощен иудалился в глухой горный монастырь замаливать свое былое неверие.

Потом, в Версале, преклонились перед нами аристократы и самВладетель. Милосердно помиловал Маркус своего венценосного отца и отправил егов тот же монастырь, что и Пасынка Божьего.

А после стал править Державой и Империей, не пренебрегаямудрыми советами своих друзей и защитников. Арнольд стал новым начальником надСтражей, и после того разленившиеся стражники взялись за ум. Антуан и Жан,пусть уж и жить им оставалось немного, мудрыми советами помогали Маркусу вотрочестве. Хелен, взявшись за армию, твердой рукой навела в ней порядок ипрекратила все свары между провинциями, даже непокорную Британию замирив подчистую.Епископ Жерар, приняв пост Юлия, укрепил Церковь и прекратил грызню междуконфессиями. Простой мадьярский паренек Петер стал таким великим дипломатом,что и гордая Руссия, и жестокие ацтеки признали превосходство Державы. И когдаскончался от неясных причин Хан Михаил, весь руссийский народ пожелал на троневидеть тайных дел мастера Фарида Комарова.

Что-то еще во сне мелькало. И то, как Йенс стал паладином,приобщающим к вере самые темные страны. И Луиза, покровительством детскихприютов и домов для согрешивших девиц снискавшая общую любовь. Луи и кто-тоеще, сумевшие Иудею и Китай обратить лицом к Державе.

В общем, хороший был сон, пусть и слишком уж сбивчивый.

И проснулся я радостный и спокойный, будто лежал на мягкойкойке дорогой гостиницы, а не скрючился в жестком плетеном креслице мчащегосянад морем планёра.

Позади по-прежнему рычал толкач. Антуан сидел за штурвалом.

А повсюду вокруг было море, и наползали с запада тяжелыегрозные тучи, в которых беспрерывно бились молнии. Солнце клонилось к закату исветило в тучи наискось, подсвечивало фиолетовым и розовым. Ярким мотылькомлетел впереди планёр Хелен, призывно сверкал на фоне облачной гряды. Это былокрасиво и грозно, будто на картине, рожденной выдумкой живописца.

– Где мы? – спросил я.

– Над Средиземным морем, Ильмар. – Голос Антуана былизмученным и слабым. Сколько же я спал? Ну, никак не больше трех часов, разтолкач еще горит.

– На Кипр? – догадался я. – Все-таки на Кипр?

– Кипр остался стороной, Ильмар.

Обмирая, я заглянул в его лицо. И ничего хорошего там неувидел. Антуан был бледен, глаза его слезились. Пальцы на штурвале совсемпобелели.

– Нам… еще долго?

– Толкач вот-вот выгорит.

– А… берег?

– Тоже вот-вот… появится. – Антуан посмотрел на меня. – Нет.Как увидишь берег – лететь еще с четверть часа. Не дотянем.

Я глянул назад – вроде как все спали. Нет, Жерар лежал соткрытыми глазами, слушал наш разговор.

– Как же так? – прошептал я. – Почти добрались…

– Надо было лететь на Кипр. Но Хелен слишком уверовала всебя.

Планёр летуньи все мчался и мчался вперед. Понимает ли она,что мы не успеем? Должна понимать, не маленькая.

Сейчас погаснет толкач ее планёра. Они начнут терять высотуи упадут в морскую пучину. А мы еще минуту-другую будем лететь, прежде чемнастанет наш черед…