Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

— Основной мыслью прочитанной мною главы является обоснование территориальных претензий. Доказывается вторичность русских как людей. Выдвигается тезис об историческом главенствующем положении германского элемента в Империи. Высказывается предположение о скором крахе псевдогосударственного образования под владычеством большевизма. Эти доводы, а также насущная необходимость расширения «жизненного пространства» делают нападение на Советы обязательным, по мнению автора. Вкратце — все.

Ну а что я мог еще сказать?

Некоторое время офицер молчал. Задумчиво так молчал, явно переваривая услышанное.

— Неплохо. Признаться, я удивлен. — Тем временем голос утверждал обратное. Все та же манера с ленцой и пренебрежением выражать свои мысли.

— Ты, наверное, считаешь все высказанное неверным? И в корне с этим не согласен?

Я промолчал. Однако губы помимо моей воли скривились в усмешке. Да, я считал все сказанное неверным. Мало того, я знал, что прав. И за этим знанием стояла не дутая самоуверенность, а кровавая победа сорок пятого.

— Понятно, — совершенно верно трактовал мое молчание офицер. — Если все не так и фюрер ошибался, то как случилось, что Вермахт победил? Почему славяне оказались побежденными, а не германцы? Почему вы в стране, которая не так давно была вашей, слуги и рабы?

Хороший вопрос. Думаешь, фриц, я его себе не задавал?

Он ждал ответа. С тщательно скрываемым в уголках презрительных губ триумфом. В его прищуренных глазах таилась неотразимая четкость и аргументированность фактов. И за его спиной монолитно и несокрушимо возвышалось настоящее.

Черт возьми, а может действительно это я несу бред? Давайте допустим это. Может быть, я рожден рабом, и только мое сошедшее с ума эго отказывается это принять? Придумал себе какую-то иную реальность, другую личность и пытаюсь спастись от происходящего.

Ведь это вполне закономерный вариант. Недовольство собственным положением, сдвиг по фазе, альтернативная личность, мир, где я могу быть другим. Спрятаться «в домик».

— Ты грамотен и умеешь хорошо мыслить. Надеюсь, обладаешь теми знаниями, которые декларировал, по поводу руды. Могу сказать, что это удивительно для русского. Ты выделяешься из того стада животных, которое представляют собой твои соплеменники. И эти неоспоримые достоинства могут сослужить тебе хорошую службу, — офицер замолчал, видимо, давая мне время проникнуться.

А я просто смотрел на него и думал, что если он прав, выходит, все мои воспоминания — плод больного воображения. Мама, папа, клуб, друзья. Все, что мне дорого, придумал я сам, в одиночку. Человек-сделавший-себя-сам в полном смысле этого выражения.

— Ты понимаешь меня? — видимо, мое молчание насторожило немца.

— Понимаю, — расплылся я неожиданно в улыбке. Даже для себя неожиданно.

Офицер вопросительно посмотрел на меня. Конвоир, напрягшись, подобрался, ожидая от меня провокаций. Я успокаивающе поднял руки, демонстрируя обоим открытые ладони — традиционный и всем понятный жест дружелюбия. И тут же пояснил свое поведение:

— Я грамотен, потому что родился в другой стране. Той, о которой вы понятия не имеете. И умен, потому что получил весьма неплохое образование. К которому вы даже близко не подошли в любом из своих университетов.

Короткая пауза, потраченная мной на возвращение презрительного взгляда немцу. На саркастическую улыбку.

— И мне плевать на этот мир. На тех, кто не сумел или не захотел защитить свою свободу. Мне жаль лишь одного. Что вы не испытали того же, чего удостоились в моем мире — семи миллионов убитых военных и несчитанных гражданских жертв. Оккупации и раздела страны. Видит бог, вы это заслужили!

Воцарилась, как принято говорить, немая сцена. Наморщив лоб, конвоир приподнялся со своего места. Я слегка подвинулся назад, повернулся боком. В узкой тесноте камеры у меня был шанс не выглядеть боксерским мешком.

— Если бы вы все, русские, были такие, возможно, это несло бы опасность. — Голос офицера поражал спокойствием.

Он стоял за спиной конвоира, и ни грамма опасения в его взгляде, в выражении лица не было. Ладонь лежала на кобуре.

— Но ты один такой. И ты просто смешон.

С этими словами немец повернулся, открыл дверь камеры и вышел. Сопровождающий последовал за ним, так за все время беседы не произнеся ни слова.

Госпиталь был сносный. Он мало чем отличался от тех больничек, что повидал я в своей жизни. Крашенные в два цвета стены — коричневый и зеленый, несколько коек в палате, широкие окна, прекрасно пропускающие цвет. Чистое белье, ваза с регулярно меняющимися цветами, утренний и вечерний обход.

Доктор, обследовав меня по прибытии, сказал то, что я знал и без него. Ничего опасного, переломы. Фиксирующая повязка, покой, хорошее питание и антибиотики — вот и все лечение.

Так что неудивительно, что больше моего собственного состояния меня заботила судьба Нельсона. Что ни говори, а с его дурным характером, не в меру своевольным и взрывным, он может натворить немало бед. Сдерживаться, насколько я понимаю, Нельсон не привык. Там, где стоило бы промолчать, он обязательно что-то ляпнет.

Пока нас держали вместе, я мог контролировать его. Он ко мне прислушивался и делал так, как говорил ему я. Теперь же я был уверен — обязательно напортачит. И это в самом деле было фигово. За проведенное вместе время я начал доверять Нельсону. Он стал частью моего личного мира, может быть даже, частью меня. И терять его мне не хотелось.

— Выздоровел? — Мужчина, некоторое время простояв у входа, наконец решился и подошел ко мне, уселся на приставленную к кровати табуретку.

— Не совсем, — довольно отстраненно ответил я, обратив внимание на униформу, в которую был облачен мой посетитель. Расцветка «олива». То же самое, что было на нас с Нельсоном, когда мы совершали побег из грузовика. Пара нашивок и погоны, которые мы не носили.

— Имеешь представление о воинской службе? — судя по всему, первый вопрос был дежурный. И ответ на него ничего не решал в свете дальнейшего разговора.

— Имею, — не счел я нужным скрывать. Если пробивали нас, то наверняка уже узнали все, что им было необходимо.

— Тогда условия следующие: контракт на три года, место дислокации — казарма в расположении. В основном ничего сложного — надзор за рабочими, иногда мероприятия по охране территории. Если хорошо себя покажешь, то перевод во вспомогательный отряд из внутренних. Отработаешь контракт, получаешь права, ну, тут ты должен знать. — Человек замолчал.

— Не знаю. Я… издалека. И ничего не знаю о правах.

Человек понимающе кивнул. Видимо, ничего удивительного в моей неосведомленности не было.

— После трех лет имеешь право завести семью. Затем подать прошение о ребенке. Естественно, если никаких серьезных нареканий по службе не будет и доработаешь свой контракт до конца.