Солдатская сага - Глеб Бобров

Боковым примечаю еще парочку таких же толстолобиков, поодаль, возле припаркованной прямо на тротуаре тонированно-хромированной бэмки.

Подскакивает. Я останавливаю братка протянутой рукой и лучезарной улыбкой: «Привет!».

— Привет!

Как-то поник весь… жмет руку, а в глаза испытующе заглядывает. Чей-то его не обнимают, в щечку не чмокают… А я его не знаю! Не видел ни разу в жизни, и все тут!

— Ты как, Глебыч?! Какими судьбами к нам? Где остановился? Как ты вообще?

Ничего не понимаю… Он определенно меня знает. Начинаю что-то буровить, по контексту вычислять.

Через пару минут клоунады я где-то обмолвился и чувак понял, что его не помнят. Обида в глазах промелькнула.

— Ты че, братела, не признал? Я же Леха! С саперной… Рыжа! Помнишь?

А-а-а! Ну, иди сюда — дай потискаю, кости тебе поломаю, братишка! Прости, родной, совсем башня контуженная набекрень съехала!

Крепко обнялись, начали по новой — что, где, как? Я не сдержался:

— Что, дружище, в движение подался? — И за полу пиджачишки выразительно подергал.

Он смутился…. Началось: «Понимаешь… каждый ищет… жизнь сейчас…» Понимаю. Не надо оправдываться.

Ладно, поехали…

Да, давай!

Сели в БМВ. Мы с Лехой молчали. Братва, гордясь собой, гуняво терла впереди, обильно пересыпая тупой базар своим гуммозным новоязом. Ехали долго. Водила — лихач, но ездит безграмотно. Машину и вовсе не жалеет: то придавит на гашетку под пять тысяч оборотов, то тормозит — что дурной. Передачами дерг-дерг, дерг-дерг…. и так все время! И ведет себя по-хамски: сигналит беспрестанно, из полосы в полосу шорхается; один он на дороге — все ему мешают. Удивить, наверное хочет. Да видели уже, насмотрелись на вас, отморозков.

Приехали. Я Воронежа вообще не знаю. Какие-то спальные районы, многоэтажки вокруг сплошным строем стоят. Унифицированное уродство совдепии, навязанное древнему, красивому городу. Под машинку всех. Города, как рядовые.

Братва стала меж собой прощаться. Культово приобнялись, соприкасаясь щеками и остриженными кеглями. Никак у зверьков переняли моду — так только мандариновые носороги чоломкуются.

Леха, явно смущаясь спутников, подошел ко мне. Триста двадцать пятая завизжав палеными покрышками, черной тенью метнулась к светофору и тут же, не успев на зеленый, вновь сжигая резину, взвыла тормозами. Отдача качнула в обратку и машина, тяжко присев на задние амортизаторы, встала как вкопанная. Хорошая тачка, наездник — дерьмо. Я просиял, кончил полтора раза, и не скрывая сарказма посмотрел на Рыжу. Тот вообще потерялся, бедный:

— Ну, что тут сделаешь — такие пацаны!

Да ну, ясно… какие проблемы?!

Зашли в кабачок неподалеку. Явно для своих. Спутника моего знают, уважают. Уселись в углу. Долго пили, вкусно ели, дошли до темы: «А помнишь…» И тут он говорит.

— А… Федор. Так — земеля же… Знаю…

И рассказал… лучше бы молчал!

* * *

Чудить Федор начал еще в полку. Со своими залетами дембельнулся уже под лето. По возращении — запил. Предки у него, по словам Лехи, неслабые. Как-то угомонили. Поступил. Женился. Когда вернулся Рыжа, его бывший сослуживец и зема опять захолостел. Но ребятенка они заделать успели. Так побыстрячку…

Жена взяла академ и, не разводясь, рванула, вместе с сыном, от него подальше, назад, в деревеньку под Воронежем.

Пацан вновь заквасил по черному, бросил институт. Родители ничего поделать с ним уже не могли. Леха видел его достаточно часто. Говорит просто завал! Вокруг него вечно отирались какие-то конченые рожи, какие-то немытые, вечно угашенные телки, после и вовсе — алкаши. Парень стремительно опускался в бомжатник. Рыжа утверждает, что он пропил, буквально — за банку чемера, свою «Красную Звезду».

В начале девяностых Федор по пьяной лавочке надумал проведать сына. Принял на грудь, взял пол-литра и поехал на пригородном в деревню жены. С залитых глаз вылез не там и, согреваясь с горла, пошел по пашням. Не дошел….

Взошел из под снега уже весной… Похоронили без помпы. Все…

Я не верил услышанному. Леха сказал:

— На Никольском лежит. Батя ему такой памятник отгрохал….

— Поехали!

— Куда, сейчас, Глебыч… Расслабься…

Угу! Где так расслаблялись. Забыл службу, душара бритоголовая, щассс напомню!

Через пять минут уже тряслись в старой жиге, с шашечками на крыше.

* * *

Какое оно большое это Никольское кладбище. Пока дошли…

Вижу вдруг — смотрит на меня с черного мрамора Федор. Непривычный такой, в фуражке, в парадке — раз в жизни одевали. Такой молодой, просто зелень. Видно фотографию художнику дали — с учебки. Ну да — одна лычка на погоне, а он при мне уже — старшим был.

Слава тебе, Господи — не пошел со мной Рыжа дальше. Показал рукой издали на памятник, да двинул кого-то своих искать.

Правильно, я же не видел Федора после…. Так и остался он в моей памяти тем несчастным пацаном — на танковом холме.

Крутые предки, говоришь…. Родители…. Мать. Отец…. Простите и Леху, и меня, дурака, за слова, за мысли эти непотребные. Мудрые вы увидели все, в самую бездну души заглянули, саму суть беды прочувствовали… все поняли, все простили…

Скрутило спазмом рожу, дулей глаза свело….

Мягкий я стал, сорвало уже с меня толстокожесть, корку армейской огрубелости, зверство военное — не тот уже, танцор с пулеметом, да тихушник с эсвэдэхой. Видеть начал — глаза жестокостью залитые, слезой прочистились, прозрели… Твоя рука, Боже…. Твой Промысел…. Не спроста делаю это сюда пришел…. Вас встретил…. Чудо твое, Православное, случилось. Спасибо тебе, Господи….

На нижней плите, вытянувшись во весь рост лежит Дуся.

Мельчайшие детали, даже отдельные волосинки были воссозданы с удивительной точностью. Мастер рисовал, мрамор чеканил.

Это был он — Дуська. Без всяких сомнений. Метис овчаристый….

Красивый, сильный, здоровый. Мощную морду на вытянутые лапы уложил, уши внимательные навострил, глаза — в сердце смотрят.

Не Темирка я, не знаю я татарского, да и петь не умею…. И не нужна теперь, братишка, тебе эта песня. Вон он — твой Федя, рядом, над тобой возвышается. Красивый, ладный, не заплаканный… Дождался ты, поди….

Вот и встретились, наконец. Разом, теперь…. Ни Трубилин, ни Степан, ни Гиндукуш с Памиром, ни водяра — никто вас не растащит, не разлучит, не разведет по разным берегам одной речки. Вместе, теперь…. Рядышком….

Вот и славно….

Вот и хорошо…

Упокоились оба, отмаялись….

Спите, пацаны….

Все хорошо…

Отбой, братишки….