Кодекс скверны. Предтеча - Ольга Ясницкая

Морок что-то пробурчал под нос и занял его место.

Только сейчас Харо понял, как устал. Тот ещё денёк выдался. Единственно, что хотелось — растянуться на койке и дрыхнуть до самого утра.

Уже на подходе к казарме понял, что зря надеялся на отдых. Женский хохот, выкрики, брань. Он тихо выругался. Похоже, о спокойном сне можно забыть.

Но, уже войдя внутрь, стало понятно: дело пахнет горелым. Слай, развалившись на койке Твин, обжимал деваху из сервусов. Та, забравшись сверху, усердно тёрлась об известное место в предвкушении приятного продолжения.

Да он одурел вконец!

Харо быстро огляделся. Твин нигде не было.

— Какого хрена! — со всей дури он двинул по перекладине кровати.

Девчонка чуть не подскочила от неожиданности и обернулась. Непонимание на её лице сменилось ужасом. Завизжав, она спрыгнула с колен Семидесятого и вжалась в стену.

— Ну вот, испугал мою даму сердца, — наигранно вздохнул Слай и, повернувшись к девушке, подмигнул. — Не бойся, крошка, сейчас я прогоню это злое и страшное чудище.

— Ты что творишь, мудак, — сквозь зубы процедил Харо. — Где Твин?

Нарочито медленно Слай поднялся и небрежно толкнул в грудь:

— Иди куда шел, дружище, — в пьяных глазах промелькнула ярость.

В казарме стихло. Все застыли в ожидании. Какое веселье без драки?

— Эй, Сорок Восьмой, подсобить? — Девятнадцатый спрыгнул с койки, ехидно лыбясь. — Вдруг не справишься.

Вальяжным шагом он приблизился и опёрся плечом о перекладину:

— Ах да, что это я? Тебе даже наша уборщица наваляет.

— Зря ты так, — хохотнул Шестьдесят Седьмой. — Наша уборщица кому угодно наваляет, если мазать мимо толчка.

Харо с трудом сдерживал себя. От гаденькой улыбки Семидесятого так и тянуло врезать между глаз.

— Оглох? — Слай снова толкнул, на этот раз сильнее. — Повторить?

Провоцирует. Вино в голову ударило, крови захотелось. Ну, как пожелаешь.

Без особого замаха, он въехал тому в челюсть. Бил не сильно, брат ведь. Так, для порядка, чтобы отрезвить.

Удар не рассчитал, нижняя губа закровоточила. Слай стёр кровь и посмотрел на ладонь.

— Сам напросился, — обрадовался он и, шагнув в сторону, исчез.

Харо застыл и попытался прислушаться. Стратегия знакомая, вертеться бесполезно. Слай прекрасно знает все его слабые места, даже искать не потребуется, но в спину бить не будет, не в его стиле. Сейчас главное не пропустить момент.

Он не ошибся, но это не спасло. Слай мгновенно появился прямо перед ним и с размаху всадил кулаком под рёбра, заставив согнуться. Следующий удар пришёлся в висок, да так, что в глазах заискрило.

Переждав, пока боль стихнет, он выпрямился. Слай оскалился и, под свисты и одобрительные крики, снова исчез. Шум сбивал с толку, в голове тут же расплылся туман. Слишком много всего, слишком много лишних деталей: капля крови, медленно стекающая по стене; расширенные зрачки охмелевшего Девятнадцатого, подначивающего дерущихся тупыми шутками; мелкая испарина на лбу девчонки, забившейся в дальний угол.

Мать твою, соберись. Нужно слушать.

И он услышал. Легкий шорох справа. С разворота нанёс удар. Кулак врезался в воздух. Слай появился, потеряв контроль над маскировкой. Из носа хлестала кровь, на щеке красные полосы от костяшек.

Что произошло дальше, понять не успел. Тот зарычал и прыгнув, повалил, принялся наносить удары один за другим куда придётся. Тело взорвалось от боли. Слай бил яростно, с оттяжкой, затуманенный вином разум поддался звериной ярости.

В какой-то момент Харо наконец столкнул его с себя и, игнорируя женский визг и крики за спиной, отполз в сторону.

— Давай, добей его!

Слай исчез. Харо поднялся на ноги, огляделся, хотя понимал, что бесполезно. Сейчас лучше прикрыть спину. Он явно не в себе, можно ожидать что угодно.

Попятившись, он упёрся в стену.

— Ты знал обо всём! — услышал рядом голос Семидесятого. — Ты знал, ублюдок, и молчал!

— Да о чем ты, мать твою!

— О Твин, говнюк!

От удара сбило дыхание, в животе разлилась боль раскалённой сталью. Он согнулся, пытаясь унять боль. Слай появился рядом, наклонился, заглядывая в лицо:

— А знаешь, что самое дерьмовое? Я тебя братом считал. Вас всех… Семьёй называл.

— Всё, хорош! — Триста Шестой перехватил его руку. — Повеселились и довольно.

Харо презрительно оскалился:

— С семьёй так не поступают, брат.

— Слушай, дружище, — Триста Шестой встал между ними. — Лучше тебе пока уйти, лады?

Выдержав на себе пристальный взгляд Слая, он сплюнул и неторопливо побрёл к выходу. В пекло их всех, нужно Твин отыскать. Как бы чего не вытворила сгоряча.

— Выродок! — донеслось в спину.

Вот тебе и дружба. Ещё утром был братом, теперь оказался выродком. Он горько усмехнулся. Всё правильно, кто ж ещё. То, что выродок, и так знает, не особо это и трогает, а вот то, как с Твин поступил… Самовлюблённый кретин.

Твин нашлась в санчасти. Сидела в темноте, забившись в угол. На шаги настороженно подняла голову:

— Привет, Харо.

Вроде спокойная, но точно всё знает. Чего бы ей ещё здесь торчать. Он опустился рядом и уставился в темноту. Та ещё ночка выдалась.

Твин молчала. Да и что тут говорить, и так понятно. Без Керса всё рушится к чертям собачьим. Он всегда умел вовремя вмешаться, остудить, когда до грызни доходило. Правда, чтобы так - впервые.

— Не пойму, это кровь? — Твин рассматривала в темноте его лицо. — С кем это ты успел?

— Не важно. Слушай, Слай сказал, вы с Керсом… — он запнулся.

Такое даже вслух говорить не хотелось. Ну не могли они. Даже если бы Керс попытался, Твин бы не позволила.

— Ничего не было, — устало отозвалась она. — Просто поцелуй на прощание.

Получается, всё это из-за несчастного поцелуя? Хрена себе, разворот. Да они тут все с ума посходили. Может это замок так влияет? Недаром его Кровавым называют. А хуже всего, что и он туда же. Как ещё назвать проклятое наваждение с принцессой? Без неё вроде отпускает, а как увидит, ведёт себя что последний идиот.

Тихий всхлип выдернул из раздумий. Он удивлённо посмотрел на Твин, не веря собственным глазам. Она — что, плачет?

Он провёл пальцем по её щеке. Ничего себе, да за все четыре года эту бестию никто довести не мог, а тут…

— Твин, ты чего?

— Мне больно, Харо, очень больно. Жить не хочется.

— Брось, всё утрясётся.

— Нет, — она снова всхлипнула, — не утрясётся. У нас больше нет семьи, Харо. Я теряю вас! Керс, теперь Слай. И ты…