Через пропасть в два прыжка - Николай Николаевич Александров

незнакомые молодые люди. Оба выпускники института международных отношений, оба со знанием иностранных языков. Судя по записям в графе «место работы», один из них был атташе в одной из латиноамериканских стран, второй — служил советником в Африке. Это явно не имело отношения к делу.

«Как же я про него забыл… Ах, дорогой друг, Панчин! А ведь мы с тобой обговаривались о встрече. Неужели?» — Вашко до такой степени погрузился в оцепенение, что очнулся лишь тогда, когда догоревшая до самого фильтра сигарета начала жечь ноготь.

— Все точно, он живет именно там, — гордо произнес кадровик, аккуратно прикрывая за собой дверь бронированной комнаты. — Вы с ним уже встречались? Такой основательный мужчина, примерно наших с вами лет — если не изменяет память, с бородкой. Хотите, можем проверить — на работе он или нет?

— У вас найдется местечко для беседы?

— Нет проблем. Вызвать?

— Только по какому-нибудь вашему вопросу, например, уточнить семейное положение.

— Понял! — кадровик с готовностью снял трубку телефона и голосом, не терпящим никаких возражений, с богатыми командирскими интонациями, обратился к собеседнику. — Михалыч, есть у тебя такой — Панчин? Да, да, Егор Силыч… Дай команду скоренько спуститься к нам — анкетка у него старенькая, пора бы кое-что уточнить. — Вернув трубку на телефон, он обернулся к Вашко, старательно списывающему в блокнот данные карточки.

— Он что-то совершил?

Вашко пожал плечами:

— Пока ничего определенного.

— Служебная тайна, — с пониманием заметил кадровик. — Ну-ну…

Кабинет, куда кадровик провел Вашко, кроме стола, двух стульев и телефонного аппарата больше ничего не имел. Здесь стояла такая же баночка, полная пепла и окурков. Вашко протер ладонью поверхность стола и положил перед собой карточку Панчина. Раз дело принимало такой оборот, надо было переписать все: год и место рождения, прежние места службы, состав семьи. Жену Егора Силыча звали Еленой Федоровной. Она была примерно одних лет с Панчиным, а дочери, судя по дате рождения, перевалило за сорок.

Черный, допотопного вида телефон внезапно звякнул. Иосиф Петрович поднял донельзя тяжелую трубку.

— Алло, вы слушаете, — голос кадровика смущенно замирал. — Маленькая незадача…

— В командировке? — напрягся Вашко.

— Куда проще — четвертый день на больничном. Лежит дома.

— Спасибо, — Вашко встал и начал рассовывать записи по карманам.

Примерно через полчаса он уже стоял перед высотным, увенчанным звездой на шпиле, зданием. Лифт, исцарапанный и исписанный пацанами, медленно, с покряхтыванием, тянул вверх. За остекленными дверьми проскакивали этажи и, казалось, им не будет конца. Но вот, стукнув шарнирами подвесок, лифт дернулся и остановился.

Звонок не работал, и Вашко пришлось долго стучать кулаком в коричневый дермантин двери. Изнутри послышались неспешные шаги и сухое покашливание.

— Вы к кому? — на пороге стояла полноватая средних лет женщина.

— Егор Силыч, — произнес Вашко, и женщина, тотчас потеряв к пришедшему интерес, крикнула, пропуская гостя вперед: «Папа, к тебе пришли».

— Кто там? — шаркая стоптанными тапочками, в прихожую вышел Панчин. Горло его было обмотано старым шарфом, очки висели на кончике носа, в руках он держал развернутую газету.

— А, это вы… — разочарованно протянул он. — Чем обязан?

— Извините, есть несколько вопросов. Разрешите пройти?

— Да. Я сейчас оденусь, — по-прежнему не слишком доброжелательно произнес Панчин и закашлялся.

— Я могу от вас позвонить? — Вашко нерешительно подошел к тумбочке с телефоном, стоящей в прихожей.

Ответил не Панчин, а его дочка:

— Ради бога.

Телефон Лапочкина откликнулся сразу:

— Привет, шеф! Все сделано, как просили. Пациент наш. Попросил бумагу — сейчас пишет. Листов десять измарал. В принципе ничего нового, но про машину и деньги — как говорил.

— Корнеева не объявлялась?

— Я сам звонил. Говорит, что еще раз ходила, но ничего нового. Уже успокоилась.

— Не надо бы ей сейчас проявлять инициативу — поговори с ней.

— Как ее уговоришь! Уже поздно — звонила во Внешторг, подняла там панику.

— Черт побери! Только этого нам и не хватало, — не удержался Вашко, нервно подергивая себя за усы. — Скажи, чтоб не лезла. Только слова подбери. Что опергруппа?

— Гараж запротоколирован.

— Еще что?

— Генерал справлялся о вас.

— Что ему?

— Не понял. Наверно, по ходу дела. Где встречаемся?

— Позвоню. Ты, кстати, не ездил в больницу? Что у них там за история с инъекторами?

— Ерунда. Копеечное дело. Разбили штук сорок. Я один из оставшихся взял. При случае покажу. Есть информация по телеграмме в Одессу… Помните?

— Ну…

— Оригинал напечатан на машинке. Отправлен со Смоленской площади.

— Рядом с Внешторгом? Интересно!

— Обратного адреса отправителя нет, фамилия наверняка вымышленная, даже проверять не стал. Дежурившую тогда телефонистку нашли, опросили.

— Ну и?..

— Ни черта не помнит.

— Все?

— Пожалуй. Разве что…

— Чего мямлишь?

— Прокуратура проснулась. Они, Иосиф Петрович, хотят осматривать квартиру нашего пациента.

— Автолюбителя?

— Ага… Может, мне подскочить?

— Санкция?

— Теперь есть — основания законные.

— Поезжай, — Вашко глянул на часы. — Будешь нужен, найду. Пока!

Положив трубку, Вашко обнаружил, что на него внимательно и изучающе смотрят хозяева квартиры. Если в глазах дочери читалась некая невысказанная тоска, то у самого Панчина сквозило неприкрытое любопытство: похоже, он давно свыкся с мыслью о смерти своего шахматного партнера.

Тоска дочери озадачивала. Вашко быстро отвел глаза в сторону, чтобы не выказать случайного интереса, и… внутренне замер: на вешалке он заметил расшитую цветами дубленку. Не подавая вида, он прошел на кухню, куда его пригласили и где на непокрытом столе уже дымились приготовленные чашки чего-то бурого — то ли чая, то ли кофе.

— Егор Силыч, — решил брать «быка за рога» Вашко. — Давайте откровенно поговорим, начистоту. Мне многое уже известно, как вы понимаете, есть с чем сопоставить ваши показания.

Панчин неопределенно повел плечами.

— Мы вроде бы уже поговорили не так давно, и все выяснили. А скрывать мне нечего.

— Так ли, Егор Силыч? — погрозил пальцем Вашко. — Ведь это вы дали телеграмму дочери Тушкова и сообщили о его смерти. Вы или нет?

— Да, я дал телеграмму.

— Откуда у вас ее адрес?

— Иван Дмитриевич как-то просил отправить ей бандероль, он сам приболел. Вот адрес ее и сохранился, совершенно случайно. Я и не думал сообщать ей о смерти отца, но оказалось, что на его службе никто не знал, где живет Ирина Сергеевна. У человека никого родни, хотя бы дочь приедет. С трудом нашел в своих бумагах адрес, и сообщил…

— А почему телеграмма анонимная, — жестко спросил Вашко.

Наступила долгая, полная внутренней борьбы пауза. По лицу Панчина пробегали непонятные судороги, он порывался что-то сказать и как будто не мог, что-то мешало. Он отвернулся к окну, долго разглаживал бороду, хмурился. Наконец, он произнес:

— Тут все, знаете, и просто, и сложно… Как