Ваниль и шоколад - Звева Казати Модиньяни

Мортимер улыбнулся, а она принялась легкими и бережными жестами раздевать его. Тело Мортимера стало легким, как будто опустошенным, но его кожа сохранила прежнюю упругость и нежность, одному ему присущий запах. Всем своим существом Пенелопа желала, чтобы Мортимер еще хоть раз испытал радость жизни.

Под шум дождя она приняла его в свое лоно.

А потом они вместе плакали, прижавшись друг к другу.

– Помнишь, сколько раз мы бывали счастливы в этой постели, любовь моя? – шепотом спросила Пенелопа.

– Чудо повторилось снова, – согласился Мортимер. – Я ждал твоего возвращения все эти годы. И знаешь, что я тебе скажу? Дело того стоило.

Он покрывал ее лицо мелкими частыми поцелуями, пока она не заснула.

Мортимер лежал неподвижно, обнимая ее, пока не убедился, что она крепко уснула. Тогда он осторожно разжал руки, поднялся и бесшумно оделся. Открыв стенной сейф, спрятанный за картиной Густава Климта, он вынул оттуда маленькую коробочку, обтянутую темной замшей. Внутри находилось платиновое кольцо с бриллиантом овальной огранки «маркиза», когда-то принадлежавшее его матери. Он должен был подарить его своей жене Кэтрин, но не сделал этого. Семь лет назад он все ждал подходящего момента, чтобы надеть это кольцо на палец Пенелопе, но так и не дождался. Теперь благоприятный момент наступил. Мортимер надел кольцо так бережно, что Пенелопа даже не проснулась.

Потом он склонился над ней и с нежностью погладил по волосам. Выключив лампу, он вышел из комнаты и направился в ванную: ему необходимо было сделать обезболивающий укол. Вот уже два месяца, как он прервал химиотерапию. Болезнь зашла так далеко, что он уже не видел смысла продлевать хоть ненадолго свое существование.

Чезира накрывала на стол к ужину.

– Поставь только один прибор: для синьоры, – приказал Мортимер. – И скажи Тито, чтобы отвез меня в Милан.

– Но синьора… – попыталась возразить Чезира.

– Спит.

– А когда проснется?

– Она поймет.

Говорить больше было не о чем.

Пенелопу заставило проснуться какое-то тревожное чувство. Она подумала, что ей приснился дурной сон, но потом вспомнила и вытянула руку в постели, ища Раймондо. Его не было рядом. Задыхаясь, она нащупала выключатель. Лампа на ночном столике вспыхнула и осветила комнату, а на безымянном пальце Пенелопы засверкал бесчисленными бликами крупный камень. На столике стояла открытая ювелирная коробочка из темной замши. Значит, это Мортимер сделал ей бесценный подарок.

Она пошла в ванную умыться, потом оделась и вернулась в гостиную. Чезира вязала перед телевизором. На экране мелькали кадры старого фильма.

– Вы хорошо отдохнули? – спросила служанка.

– Где доктор? – нетерпеливо перебила ее Пенелопа.

– Он попросил, чтобы его отвезли в Милан. Сказал, что вы поймете.

– Который час? – Пенелопа чувствовала себя растерянной и бесконечно несчастной.

– Уже около десяти. Хотите чего-нибудь поесть? – Чезира отложила вязанье в сторону.

По оконным стеклам все еще барабанил дождь.

– Я возьму черешни, которыми вы меня угощали. Пожалуй, мне тоже пора ехать, – добавила Пенелопа, немного помолчав.

– В такую-то погоду?

– Чезира, я должна уехать отсюда.

Старуха кивнула. И Пенелопа навсегда покинула дом, где когда-то познала истинное счастье.

Она вернулась в Чезенатико глубокой ночью. Дождь лил не переставая, поэтому, не заходя в дом, Пенелопа прежде всего принялась искать кошку. На веранде всегда хранился электрический фонарик. Взяв его, она осветила пространство под крыльцом. Корзина была пуста. Нигде ни следа матери и котят.

– Сбежала! – разочарованно вздохнула Пенелопа. Она была так подавлена мыслью о смерти, что хотела во что бы то ни стало найти этих слепых котят, маленькие трепещущие комочки жизни. Как-никак, а все-таки утешение.

– Ну почему? – с горечью спросила Пенелопа, отпирая входную дверь.

Включая на ходу свет во всех помещениях, она прошла на кухню и поставила на плиту кастрюльку с молоком, чтобы сварить какао. Бабушка Диомира, когда бывала чем-то недовольна или огорчена, всегда утешалась какао с молоком. Внучка решила последовать ее примеру. Щедро добавив сахару, Пенелопа отнесла кружку в гостиную и опустилась на неудобное кресло чиппендейл. Сил у нее совсем не осталось – ни физических, ни душевных. Выпив какао, она принялась, сама того не замечая, совсем как в детстве, покачиваться в кресле.

И услыхала хриплый прокуренный голос бабушки Диомиры: «Пенелопа, ради всего святого, перестань раскачиваться в моем кресле! Это же чиппендейл!»

Пенелопа закрыла глаза и увидела бабушку, сидевшую напротив нее в кресле с подлокотниками. На ней было черное вечернее платье с белыми цветами. Между указательным и средним пальцем у нее была зажата сигарета. Пенелопа даже ощутила ее запах – смешанный запах пудры, табака и духов «Живанши».

– Мне очень больно, бабушка. И твое какао мне не очень помогает, – прошептала Пенелопа.

Ей казалось, что бабушка отвечает:

– А кто тебе говорил, что жизнь – это веселая прогулка? Уж, конечно, не я. Если не страдаешь, можешь считать, что и вовсе не живешь.

Тихое мяуканье вернуло ее к действительности. Пенелопа открыла глаза. На кресле чиппендейл вместо бабушки Диомиры сидела кошка.

Перестав раскачиваться, Пенелопа взглянула на нее округлившимися от изумления глазами.

– Привет, подружка! – воскликнула она и потянулась, чтобы ее погладить. – Куда ты подевала своих малышей?

Кошка с мяуканьем повела ее на веранду. На полу в уголке, под плетеным диваном из ивовых прутьев, на упавшей или сброшенной с кресла подушке, жались друг к другу четыре котенка.

– Чем тебе корзина не угодила? – недоумевала Пенелопа. – Может, ты боялась, что какой-нибудь гадкий приблудный кот придет и тебе помешает?

Вместо ответа кошка свернулась клубком на подушке, обхватив котят своими лапами. Пенелопа увидела, как они слепо тычутся крохотными головками ей в живот, отыскивая соски. Теперь уже глаза кошки засветились материнской гордостью. Присев на корточки рядом с ней, Пенелопа наконец дала волю давно просившимся наружу слезам. Продолжая рыдать, она сняла с пальца кольцо и нанизала его на тонкую золотую цепочку, которую носила на шее. Теперь кольцо всегда будет при ней, рядом с сердцем, где навек сохранится память о Мортимере. Она оплакивала себя, его, своих детей, оставшихся так далеко, своего мужа, которого ей уже не суждено любить, как когда-то, когда ей было восемнадцать и она думала, что он будет единственным мужчиной в ее жизни. Выплакав все слезы, она наконец успокоилась.