Дмитрий Донской - Николай Борисов

Впрочем, нельзя забывать, что московские летописцы рассказывали не только историю одной династии, но и историю одной семьи. Сообщив о давних преступлениях того или иного московского великого князя, летописец тем самым оскорбил бы фамильную честь, бросил тень и на правящего государя. Ответственность потомков за грехи предков — один из постулатов библейской морали. «Отцы ели кислый виноград, а детей на зубах оскомина» (Иер. 31, 29; Иез. 18, 2). При таком подходе самоцензура летописца заставляла его быть весьма осторожным с изображением темных сторон московской политической жизни. Соответственно, и мы, усердные читатели летописей, видим тогдашние княжеские отношения «сквозь розовые очки».

Сняв эти очки, легко убедиться, что в политике всегда и везде господствует принцип целесообразности. И в русской истории встречаются страницы, словно списанные из средневековых итальянских хроник. Мотивация политических убийств проста и универсальна: преступление оправданно, если оно целесообразно, то есть открывает кратчайший путь к цели.

Первым средством решения вопроса всегда был яд. В Орде, где едва ли не каждый второй хан умирал от яда, изготовление «зелья» было возведено на уровень искусства. Выше всего ценились яды замедленного действия, вызывавшие медленное угасание человека. На Руси (как, впрочем, и везде) отравление рассматривалось как тяжкое преступление. Согласно тогдашним законам, наказанием за него была смертная казнь: «Аще коей свободь или раб некоея ради вины дасть зелье кому, и случится от него умерети, мечем казнен будет» (299, 372).

Все знали цену вопроса. Однако соблазн простейшего решения любых затруднений был очень велик и нередко перевешивал риск. Не будем вспоминать отравленные пирожные, которыми Феликс Юсупов угощал Распутина. Обратимся к более близким примерам. От яда умерли соперник Василия Темного Дмитрий Шемяка и первая жена Ивана III Мария Тверская. В конце жизни и сам Иван III опасался есть за одним столом со своей второй женой Софьей Палеолог. Очень похожа на отравление странная смерть сына Ивана III Ивана Молодого. Бояре отравили Елену Глинскую. Иван Грозный отравил Владимира Старицкого и сам — по слухам — стал жертвой яда…

Сначала предоставим слово историку:

«Поражение на Воже стало тяжелым ударом по авторитету Мамая, которого и так уже несколько последних лет преследовали неудачи. Впрочем, нет оснований полагать, что, отправляя войско Бегича на Русь, бекляри-бек „всё поставил на карту“, и разгромленные на Воже войска были его последним резервом. Напротив, в качестве отмщения за поражение на Воже Мамай вскоре совершил новый набег на рязанское княжество, в ходе которого был взят и разорен (в очередной раз!) Переяславль-Рязанский, столица великого князя Олега Ивановича» (265, 87).

По какой-то странной логике — а скорее по соображениям, нам неизвестным — Мамай решил отомстить за поражение на Воже не Дмитрию Московскому, а Олегу Рязанскому. Об участии Олега в войне Дмитрия с Ордой никаких сведений нет. Рязанский князь получал оплеухи за чужие вины. Причины этой аномалии — историческая загадка. Возможно, между Мамаем и Олегом была какая-то личная вражда… Как бы там ни было, но факт остается фактом: многострадальная Рязань осенью 1378 года платила по чужим счетам.

А теперь — слово летописцу.

Узнав о битве на Воже, Мамай «разгневася зело и възъярися злобою».

И далее: «И тое же осени собрав останочную силу свою и совокупив воя многы, поиде ратию в борзе без вести изгоном на Рязаньскую землю. Князь же Олег не приготовился бе и не ста противу их на бои, но выбежали из своея земли, а град свои поверже (бросил. — Н. Б.), и перебежа за Оку. Татарове же пришедши град Переяславль Рязаньскыи взяша и огнем пожгошаи волости и села повоеваша, а люди много посекоша, а иные в полон поведоша и возвратишася во страну свою, много зла сотворивше» (43, 135).

В истории битвы на Воже и последовавших за ней событий много непонятного. Ходил ли сам Мамай на Рязань или от его имени воевали его эмиры? Первое маловероятно. Как отозвалась Москва на этот погром Рязани? Ведь по сути дела Рязань расплачивалась за битву на Воже… И куда мог бежать Олег, переправившись через Оку?

Бегство Олега, бросившего свою столицу на произвол судьбы, на первый взгляд напоминает бегство Дмитрия Суздальского из Нижнего Новгорода после битвы на Пьяне. Но очевидно, что у Олега имелось гораздо больше оснований к бегству, чем у Дмитрия.

Как бы там ни было, но это был уже третий за краткий промежуток времени (осень 1377-го — осень 1378 года) разгром Рязани. Остается только удивляться, что в княжестве всё еще оставалась какая-то жизнь…

После битвы на Воже война Дмитрия Московского с Мамаем вступила в решающую стадию. У каждой стороны было по одной победе и одному поражению. Предстояло третье, решающее столкновение. И ставкой в этой большой игре была не только жизнь самих правителей, но и судьба возглавляемых ими государств.

В народной памяти исторические события удивительным образом переплавляются в былины, сказки, легенды. И отбор материала для этих превращений, и сами превращения — таинственный и сокровенный процесс. По каким признакам народ отличает в своем прошлом важное от второстепенного? Каким образом историческое превращается в поэтическое — «сие тайна великая есть».

Собиратель русских легенд и преданий И. Сахаров рассказывает, что в его время (середина XIX века) в Рязанской земле, в селениях по берегам рек Вожи и Быстрицы, крестьяне верили в то, что в ночь на 11 августа — день битвы на Воже — по соседнему болоту скачет белый конь, который ищет хозяина. Человек, осмелившийся выйти прогуляться в эту ночь, может услышать свист и песни храброй сотни, якобы перебитой здесь Батыем (288, 48)…

Поражение на Воже заставило Мамая весьма серьезно отнестись к военному потенциалу Москвы. Не желая рисковать в будущем решающем сражении, Мамай по примеру Дмитрия Московского стал создавать коалицию. Из сообщений своих разведчиков Дмитрий знал, что бекляри-бек ищет союза с многочисленными сыновьями умершего весной 1377 года великого князя Литовского Ольгерда. Союз литовцев и татар на первый взгляд выглядел абсурдно. Их разделяла череда взаимных оскорблений и ударов. Многим еще памятна была история о том, как Ольгерд пытался заключить союз с ханом Джанибеком против Москвы (1348 год). Тогда могущественная и единая Орда с презрением отвергла это предложение, выдав литовских послов во главе с братом Ольгерда Кориадом Семену Гордому (45, 96). Позднее Ольгерд отомстил ордынцам, отняв у них обширные территории в Подолье и на Киевщине. Но в политике всё решает потребность момента. Теперь Мамаева Орда предлагала литовцам союз против Дмитрия Московского. И наследник Ольгерда великий князь Литовский Ягайло колебался, тщательно взвешивая плюсы и минусы такого альянса…

Политическая ситуация в Литве в эти годы была весьма сложной и напряженной. Вот как характеризует ее современный литовский историк: