Американский голиаф - Харви Джейкобс

– Вы – отражение Барнума. Наверное, вашим дорожкам суждено было пересечься.

– Он мне отвратителен. Не из-за своих афер, а потому, что лучше меня управляется с мистификациями. Это как дети, их труднее вырастить, чем сделать. Я ненавижу Барнума так же сильно, как вы презираете меня. Не надо делать вид, что это не так.

– Не буду, – сказал Барнаби.

Бесчувственный, аморальный пьяница и избиватель жен, Халл мог заслуживать прощения, но никогда любви. Тем не менее человека, спокойно жевавшего сейчас яичный белок, трудно было назвать Аттилой-завоевателем. Он казался странно уязвимым, почти жалким.

– Что же дальше, мистер Халл? Назад к сигарам? Предположим, бизнес выдержит ваши махинации.

– Нет, я останусь с Голиафом.

– Не могли бы вы это прояснить?

– Устрою ему турне.

– Новую Битву гигантов? После всего, что было?

– Мы поедем одни, Голиаф и Халл. Что касается Титана, я ничего не могу сказать о его судьбе. Вы знаете, что Барнум продал свой тухлый пирог? Он сказал мне об этом только вчера.

– Продал Титана? Кому?

– Не знаю, – ответил Джордж.

– И вы думаете, ваш тухлый пирог соберет толпу?

– Разве что самых медлительных.

– Тогда зачем это путешествие?

– Показать Голиафу места, где он не был, и людей, которых он никогда не видел. Мой исполин, понимаете ли, весьма сообразителен и очень любопытен. А еще благороден, хоть это и выходит у него слегка неуклюже. Один он пропадет – слишком непрактичен.

– Вы говорите о каменном человеке, которого сделали для вас в Чикаго?

– Конечно.

– Вы говорите так, будто он реальное живое существо. Джордж отодвинул от себя тарелку и сдержал отрыжку.

– Должен выразить вам признательность, мистер Рак, за то, что уберегли от неудобств мою жену. Полагаю, вы знаете о ее положении. Упоминание ее имени стало бы катастрофой. Миссис Халл, моя Анжелика, никогда не знала об этих планах и ни в чем не участвовала. Настоящим сообщником был только Чурба Ньюэлл, но вряд ли он понимал, что делает. Я и сам не знал, куда уведет нас исполин. Не знаю и до сих пор. Куда-нибудь уведет, наверное.

– Ваша жена и лозоходец?…

– «Жена и лозоходец»? Это что, басня Эзопа? Теперь ваша очередь прояснять.

– Вы ничего не знаете? – удивился Барнаби.

– Чего я не знаю? Что еще я должен знать?

– Бренди и сигару, мистер Халл?

– Пить и курить с драконом? Вы храбрый человек, мистер Рак. Так что там еще за новости?

Исаак Бапкин зажег поминальный светильник. Из голубого стакана, в котором находился сейчас белый воск с фитилем, потом можно будет пить. В его возрасте, когда поумирало столько народу, у Исаака этими стаканами был забит весь буфет.

Комната отвергала день. Перекрытые шторами окна не пропускали естественный свет. В занавешенном зеркале оставались щели, в которых должно было быть видно лицо Исаака. Фитиль вспыхнул, и свеча из питьевого стакана добавила комнате что-то не то. Огонек выглядел чересчур легкомысленно.

В дверь постучали. Исаак понадеялся, что это или Аарон пришел просить прощения, или ангел смерти – за новой душой. «С другой стороны, – подумал Исаак, – это может быть плохая новость».

– Эй! Кто там?

– Здесь живет Бапкин?

– О чем это вы? Что вам здесь надо?

– Поговорить с мистером Аароном Бапкином.

Открыв дверь, Исаак увидел в коридоре одинокого человека ненамного моложе себя. На незнакомце был цилиндр, черное кашемировое пальто, шелковый шарф, модные перчатки, кожаные ботинки. Не из соседей.

– В этом доме горе, – сказал Исаак. – Аарон Бапкин умер. Алева шолем.[95]Уходите.

– Я не знал о его смерти. Примите мои искренние соболезнования. Если вы его родственник, уделите мне, пожалуйста, несколько минут. Поверьте, я весьма уважаю ваше горе.

– Ладно, входите. Угощать буду шнапсом и фруктами.

– Пожалуйста, не беспокойтесь, мистер…

– Бапкин. Исаак Бапкин. – (Вслед за Исааком незнакомец прошел в комнату, терявшуюся в полумраке.) – Если вы продаете могилы, нам их не надо.

– Я не продаю могилы.

– Снимайте пальто и шляпу. Садитесь куда-нибудь. – Исаак заметил, как гость таращится на его матерчатые тапочки. – Импортные. Я сижу шиву по моему внуку. Неделю нельзя носить обувь.

– Ужасная потеря. Я выбрал неудачное время.

– Раз уж пришли, говорите, чего собирались.

– Сначала позвольте заверить, я мог прислать своего представителя, но, будучи в Бостоне, решил лучше зайти сам. Меня зовут Корнелиус Вандербильт. Вам известно это имя?

– Это у которого поезда?

– Мне нелегко говорить, мистер Бапкин, так что отнеситесь, пожалуйста, с пониманием. До меня дошли определенные слухи, и я послал агентов разбираться. Обнаруженное не очень для меня ясно, однако многообещающе.

– Дошли слухи? Послали агентов?

– В Кардифф, Нью-Йорк. Насколько мне известно, покойный Аарон Бапкин жил неподалеку от этой деревушки.

– Мой благословенной памяти внук как раз нашел им каменного человека. Это его и убило.

– Как он умер?

– Не спрашивайте.

– Мистер Бапкин, позвольте мне говорить прямо. В Нью-Йорке я имел случай видеть Кардиффского исполина. Сейчас, когда пресса занялась разоблачениями Голиафа и насмешками над ним, я готов признаться, что у меня создалось иное впечатление.

– Насмешками? Разоблачениями? Я ничего не знаю.

– Это было в сегодняшнем «Глобе».

– Мне нельзя читать газеты. Никакого шума, никаких газет, ничего до следующего шаббеса.[96]

– Не так уж это важно. Перейдем к делу. Слухи в Кардиффе некоторым образом подтвердили мои подозрения о том, что определенная интимная часть Голиафа стала жертвой отнюдь не эрозии времени.

– То есть?

– Недостает фрагмента его мужской части.

– Помню я эту болтовню. Говорили, оно само отвалилось.

– Я убежден, что орган пострадал не в результате природных циклов, но был отделен преднамеренно группой или группами неизвестных.

– Простите, не понял.

– Кто-то отколол ему кусок пениса.

– Кто бы мог такое сделать? Есть доказательства?

– Говоря откровенно, местные слухи указывают в связи с этим делом на вашего покойного внука.