21 урок для XXI века  - Юваль Ной Харари

Слово «фашизм» происходит от латинского слова fascis – «пучок прутьев». Казалось бы, это не слишком привлекательный символ для одной из самых жестоких и опасных идеологий в мировой истории. Но у него есть глубокий и зловещий смысл. Один прутик очень тонок, и его легко переломить пополам. Но если вы свяжете несколько прутьев в пучок, сломать их будет практически невозможно. Подразумевается, что отдельный человек слаб, но в коллективе люди обретают огромную силу[209]. Фашисты ставят интересы коллектива выше интересов отдельного человека, и требуют, чтобы ни один прутик не отделялся от пучка.

Разумеется, невозможно точно определить, где заканчивается один человеческий «пучок» и начинается другой. Почему я должен считать Италию пучком прутьев, к которому я принадлежу? Почему не свою семью, не город Флоренцию, не провинцию Тоскана, не Европу и не все человечество? Более умеренные формы национализма допускают, что у меня могут быть обязательства перед семьей, Флоренцией, Европой и всем человечеством – в дополнение к особым обязательствам в отношении Италии. Итальянские фашисты потребуют абсолютной преданности исключительно Италии.

Несмотря на все усилия Муссолини и его фашистской партии, большинство итальянцев довольно прохладно отнеслись к идее поставить Италию выше famiglia – семьи. В Германии нацистская пропаганда добилась гораздо большего, но даже Гитлеру не удалось заставить людей забыть об альтернативных историях. В самые мрачные периоды нацистского правления люди всегда хранили запасные истории в дополнение к официальной. Это стало ясно в 1945 году. Логично было бы предположить, что после 12 лет промывки мозгов нацистами многие немцы окажутся абсолютно неспособными найти смысл в послевоенной жизни. Они вложили всю веру в одну грандиозную историю, и что им было делать, когда эта история потерпела крах? Тем не менее большинство немцев очень быстро оправились от потрясения. Где-то в глубинах сознания они сохраняли и другие истории о нашем мире, и как только Гитлер пустил себе пулю в голову, граждане Берлина, Гамбурга и Мюнхена переключились на новые роли и нашли новый смысл жизни.

Да, около 20 % нацистских гауляйтеров (руководителей региональных отделений партии) и 10 % генералов покончили жизнь самоубийством[210]. Но это значит, что 80 % гауляйтеров и 90 % генералов были готовы принять новую жизнь. Подавляющее большинство влиятельных нацистов и даже членов СС не сошли с ума и не наложили на себя руки. Они стали мирными фермерами, учителями, врачами и страховыми агентами.

На самом деле даже самоубийство не может служить доказательством абсолютной верности какой-то одной истории. 13 ноября 2015 года «Исламское государство» организовало в Париже несколько атак смертников, в результате которых погибли 130 человек. Экстремистская группа заявила, что это месть за бомбардировки французской авиацией бойцов «Исламского государства» в Сирии и Ираке, а также предупреждение Франции воздерживаться от подобных действий в будущем[211]. Вместе с тем «Исламское государство» объявило всех мусульман, убитых французской авиацией, мучениками, которым уготовано вечное блаженство в раю.

Здесь что-то не сходится. Если мученики, погибшие от французских бомб, действительно в раю, почему за них нужно мстить? За что именно мстить – за то, что людей отправили в рай? Узнав, что ваш любимый брат выиграл миллион долларов в лотерею, начнете ли вы в отместку громить лотерейные киоски? Нужно ли сеять смерть в Париже в отместку за то, что французская авиация выдала вашим братьям билеты в рай? Было бы хуже, если бы вам действительно удалось остановить удары французской авиации в Сирии: тогда меньше мусульман попало бы в рай.

Возникает соблазн сделать вывод, что активисты «Исламского государства» на самом деле не верят, что мученики попадают в рай. Именно поэтому они злятся, когда их бомбят и убивают. Но тогда почему некоторые из них надевают «пояс смертника» и с готовностью себя взрывают? По всей вероятности, они одновременно верят в две противоречащие друг другу истории, не задумываясь об их несовместимости. Как уже отмечалось выше, некоторые нейроны не общаются между собой.

За восемь столетий до того, как французская авиация бомбила позиции «Исламского государства» в Сирии и Ираке, другая французская армия вторглась на Ближний Восток – эту кампанию впоследствии стали называть Седьмым крестовым походом. Крестоносцы во главе с королем Людовиком IX рассчитывали завоевать долину Нила и превратить Египет в оплот христианства. Но в сражении при Эль-Мансуре французы были разбиты, и большинство крестоносцев попали в плен. Рыцарь Жан де Жуанвиль в своих мемуарах писал, что, когда битва была проиграна и крестоносцы решили сдаться, один из его людей воскликнул: «Я не согласен с этим решением. Лучше позволить им убить нас, и тогда мы попадем в рай». Жуанвиль сухо отмечает: «Никто из нас ему не поверил»[212].

Жуанвиль не объясняет, почему рыцари отказались умирать. В конце концов, эти люди покинули свои уютные замки во Франции ради долгого и опасного приключения на Ближнем Востоке в основном потому, что верили в спасение души. Но почему в тот момент, когда вечное блаженство в раю было так близко, они предпочли оказаться в плену у мусульман? Вероятно, крестоносцы искренне верили в спасение души и в рай, но, когда наступил момент истины, предпочли подстраховаться.

Испокон веков люди верили одновременно в несколько историй и не были абсолютно убеждены в правдивости какой-то одной. Эта неопределенность беспокоила многие религии, и по этой причине они считали веру главной добродетелью, а сомнение – одним из тяжких грехов. Как будто верить без доказательств – это по определению хорошо. Но с появлением современной культуры возникла обратная ситуация. Вера теперь рассматривается как интеллектуальное рабство, а сомнение считается непременным условием свободы.

Где-то между 1599 и 1602 годами Шекспир написал свою версию «Короля Льва», известную как «Гамлет». Но в отличие от Симбы, Гамлет не завершает Круг Жизни. Он не расстается со скепсисом и сомнениями до самого конца, так и не найдя смысл жизни и не ответив на вопрос: быть или не быть. В этом отношении Гамлет ведет себя как прагматичный современный герой. Современность не отвергает изобилие историй, унаследованных от прошлого, а открывает для них супермаркет. Современный человек может попробовать все, выбирая и сочетая истории на свой вкус.