Последняя ночь колдуна - Лана Синявская

– Убирайся!

Он облизнул губы и уставился на нее мутными глазами.

– Ишь как ты заговорила… – На лбу у него выступили крупные капли пота. – А я не дам тебе развода. Поняла? Не дам!

Он грубо схватил ее за плечи и, не давая опомниться, начал трясти, приговаривая:

– Ты моя. Только моя, слышишь?

– Отпусти! Ты мне противен, – выплюнула Глаша ему в лицо.

– Ведьма! Вся в своего деда. Я-то знаю, что он передал тебе все свои секреты. Думаешь, сможешь поживиться этим в одиночку? Не выйдет!

– Ненормальный! Нет никаких секретов, очнись!

– Врешь! Тебе не отвертеться. Ты моя жена, и я имею право на половину твоего имущества. Я докажу!

Он сграбастал ее, рванул на груди блузку. Тонкий шелк лопнул с громким треском, на пол посыпались мелкие пуговицы. Славик принялся жадно тискать ее грудь, обдавая запахом спиртного. Глашу затошнило. Она извивалась и царапалась, когда он попытался повалить ее на широкий кухонный стол. Он залепил ей пощечину с такой силой, что она ударилась головой о столешницу.

Славик от природы был тщедушен, но алкоголь и неуправляемая злоба сделали его сильным. Глаша с ужасом поняла, что ей с ним не справиться.

Рыдая от отчаяния, девушка впилась зубами в его запястье. Он завизжал, а она, воспользовавшись моментом, выскользнула из-под него и бросилась наутек. Взревев, как раненый кабан, он ринулся следом, но Глаша уже успела юркнуть в какой-то чулан и закрыть дверь изнутри на щеколду.

Славик бесновался снаружи, бросался на дверь, потом стал колотить в нее чем-то тяжелым. Однако дом был построен на совесть, поэтому дверь выдержала.

Еще какое-то время Глафира, всхлипывая, слушала, как по всему дому что-то рушится, звенит битое стекло и трещит бумага. Потом все стихло.

Выждав немного, она решилась выбраться наружу. Дом был разгромлен. Славик не пощадил даже уникальную библиотеку деда. Несколько растерзанных антикварных томов валялись на полу.

Глаша опустилась на пол посреди разбитой мебели и искалеченных вещей. Это было слишком жестоко. Она приехала сюда искать убежища, но ее последнее пристанище варварски уничтожено.

Она плакала долго и безутешно, думая о том, что теперь у нее ничего не осталось. Совсем ничего.

Глафире показалось, что она чувствует запах дыма. Она подбежала к двери, чтобы посмотреть, толкнула ее, но дверь даже не шелохнулась, не только запертая, но и подпертая чем-то снаружи. Из единственной щели под притолокой густо валил едкий дым и обдавало жаром. Деревянная дверь была горячей.

Дом горел.

С колотящимся сердцем она вспомнила, что все окна в доме закрыты снаружи плотными ставнями. Через них не выбраться. Спасения оставалось искать только с черного хода. Внутри уже плавали клочья сизого дыма, глаза щипало, дышать становилось все труднее.

То и дело вытирая слезящиеся глаза, Глаша добралась до второй двери, но и она была крепко заперта.

Глаша отчаянно закашлялась, глаза невыносимо щипало. Ей трудно было сосредоточиться. Ею овладело такое чувство беззащитности и одиночества, что перед ним отступил даже страх. Ей вдруг расхотелось бороться, у нее разом кончились и силы и желание.

Не глядя по сторонам, корчась от рвущего легкие кашля, она вернулась в гостиную, легла на пол, свернувшись калачиком, подтянув ноги к самому животу, и закрыла глаза. Она не боялась сгореть заживо – знала, что огонь доберется до этой комнаты не сразу, к тому времени она уже будет мертва, отравленная угарным газом, и не почувствует, как пламя жадно лижет огненным языком ее тело. Пока пламя вовсю бушевало снаружи. Она слышала его гудение.

Скоро она встретится со всеми, кого так любила. А Райского она подождет. Может быть, там счастье для них станет возможным…

Ей показалось, что в густом дыму она увидела смутные силуэты и улыбнулась им.

А потом она потеряла сознание.

* * *

– Очнись! Доктор, почему она не приходит в себя?

– А что вы хотели? Девушка чуть жива осталась. Ну вот, вот, смотрите. Она моргает!

– Глаша!!

Ее подняли, в нос ударил знакомый запах.

– Павел!

Он прижал ее к себе. Она улыбалась.

– Как хорошо, что ты здесь, – счастливо выдохнула она. – Но откуда? Ведь ты же уехал!

Она немного отстранилась, чтобы взглянуть на дом. Он уже не горел, хотя его обугленные стены выглядели ужасно. Белая пена стекала клочьями с почерневшей древесины. Под стенами образовался уже целый сугроб. Во дворе было тесно от машин и людей. «Скорая», пожарные, милиция.

– Кто устроил это светопреставление?

Подумав, что Глаша спрашивает о поджигателе, Павел неохотно ответил:

– Твой муж. Он божится, что не позволил бы тебе сгореть. Собирался якобы напугать тебя как следует, а потом спасти как герой. Этот псих рассчитывал, что после этого ты падешь ему на грудь и простишь все прошлые обиды.

– Где он?

– В машине «Скорой помощи».

– Он пострадал от пожара?

– Нет. От встречи со мной, – признался Павел мрачно.

Он снова прижал ее к себе, словно боялся, что она вдруг исчезнет. Глаша счастливо засмеялась. Вот она – тихая гавань покоя и любви, в которую она стремилась всю жизнь. Под курткой Павла, рядом с ее щекой что-то зашевелилось и слабо пискнуло. Она отодвинулась и удивленно взглянула ему в лицо. Он не успел ответить, потому что из куртки высунулась недовольная, слегка встрепанная лобастая морда с круглыми карими глазами и сердито тявкнула.

– Это кто тут у нас?

– Ого, смотри-ка ты, и этот очухался. Герой!

Павел осторожно потянул вниз молнию и подхватил толстого черного щенка, который широко зевнул, попытался облизать ему щеки и немедленно заелозил.

– Это же ротвейлер, да?! – восторженно воскликнула Глаша. – Где ты его нашел?

– Это он меня нашел. А еще он спас тебе жизнь.

– Каким образом?

– Когда удалось сломать дверь, внутри все было в сплошном дыму. Дом огромный, и я понятия не имел, в какой ты комнате. Я боялся, что не успею тебя найти, и тут мне под ноги выкатился этот колобок. Пока я недоумевал, он тяпнул меня за ногу и стал тявкать, показывая, что я должен немедленно идти за ним следом. Он привел меня прямиком в гостиную, где ты лежала. Щенок, конечно, тоже надышался дымом, слегка обгорела шерсть, но в целом, доктор сказал, с ним все в порядке. Ему что-то вкололи, и он проспал у меня за пазухой все это время.

– Но, Павел, в доме не было никакой собаки!

– Я так и подумал, – откликнулся он без удивления.

– Ты так спокойно со мной соглашаешься?

– Если бы ты подольше общалась со своим дедом, то тоже ничему бы не удивлялась.