Невеста Серебряного дракона - Айя Субботина

— Привет, Лакс, - пытаюсь изображать агрессивное дружелюбие, но оно получается слишком агрессивное. Лакс даже пытается пятится назад, насколько это вообще возможно, сидя на диване. - Как видишь, наша встреча состоялась.

— Я не понимаю, что происходит, - снова, словно заевшая пластинка, повторяет он. - Кто эта сумасшедшая и почему она…

Я успеваю заметить взмах руки лунницы.

Честно говоря, я мог бы успеть ее остановить, просто сделав шаг вперед и перекрыв траекторию удара плечом. Но я не хочу. Сильнее, чем я сам хочу оторвать ему руки и ноги, это хочет сделать она, но из нас двоих, пожалуй, даже в моем испепеленном злостью чувстве сострадания еще осталось что-то живое. А вот у нее - вряд ли. Поэтому, хоть я и физически сильнее, ее удар доставляет ему больше страданий, потом что задевает больше и глубже, до самой гордости и немощности.

Когда Мад’а бьет его нова и снова, словно видит перед собой не человека, а тренировочный боксерский снаряд, я просто наблюдаю за всем этим. Без эмоций. Без жалости. Лишь изредка отмечая, что голова Лакса начинает беспомощно «кататься» назад на тонкой и сухой шее. И что если лунница не умерит пыл в ближайшее время - Лаксу будет очень тяжело выбраться из этой передряги живым. Не то, чтобы меня это заботило, но до определенного момента, о котором мы договорились заранее, я бы предпочел видеть этого ублюдка хотя бы условно живым.

К счастью, Мад’а останавливается сама. И быстро отступает, как будто осознает, что если задержится рядом еще хоть на секунду - последствия могут быть необратимыми.

— Вот, - протягиваю ей свой носовой платок, когда она потирает запястье - и на сбитых костяшках отчетливо проступает следы крови.

— Благодарю. - Она быстро перевязывает ладонь, пару раз сжимает и разжимает пальцы. - Простите, юноша. Я… слишком долго этого ждала.

Понимающе киваю - и какое-то время мы оба смотрим на стонущего Лакса, нос и рот которого заливает темная слюна. Отвратная картина - в других обстоятельствах я не нашел бы в ней ничего радующего глаз, но сейчас она будит во мне определенное низменное ликование.

Через пару минут Лакс все-таки возвращает силы и кое-как удерживает голову вертикально, пытаясь рассмотреть нас заплывшими в свежих синяках глазами. При этом его лицо так кривится, будто вместо двух людей подонок видит всадников апокалипсиса. Что, впрочем, лично для него может быть чем-то из одной стихии.

— Вы оба… - ему едва хватает сил разжимать губы, - … за это… поплатитесь.

— Может, врезать ему еще раз? - интересуюсь у своей спутницы - и она тут же кивает. Но когда поднимаю руку - успевает придержать мой локоть.

— Я хочу, чтобы он рассказал правду. Разве мы здесь не для этого?

Откуда-то в ее руке появляется маленький диктофон - небольшая стальная штука, едва ли больше спичечного коробка. Я даже не сразу понимаю, что это, пока не замечаю характерную череду отверстий микрофона на одной из граней. Мад’а присаживается переде ним - и я хорошо вижу, как брезгливо дрожат крылья ее носа. Отчасти потому, что и я чувствую то же самое - глубокое отвращение от одной мысли, что приходится находиться рядом с этой падалью.

— Анна Шубина, - спокойно говорит лунница, и в моей памяти всплывает фото бледной девчушки в спортивной форме и с еще нескладными, слишком крупными коленями на тонких ногах. - Повтори. Ее. Имя.

— Я не…

— Повтори! - рявкает Мад’а - и Лакс втягивает голову в плечи, как старая тухлая черепаха.

— Шубина, - едва шамкает в ответ.

— Анна Шубина, - требует женщина. - Повтори ее имя, подонок, пока я не затолкала его тебе в глотку вместе с твоим поганым языком.

Я часто слышал о том, что доведенные до отчаяния женщины бывают крайне жестокими, но впервые сталкиваюсь с этим лично. Признаться, от убийственной холодности ее голоса у меня буквально мороз по коже. Это и близко не то же самое, что хлесткие беспощадные звуки ударов, которыми она «угощала» Лакса. Даже не хочу представлять, как она жила все эти годы с таким мраком в душе.

Но Лакс повторяет - четко имя и фамилию, как будто уже начинает понимать, что еще одну канонаду кулаков этой женщины он может и не пережить.

— Ты помнишь ее? - спрашивает Мад’а. - Помнишь, что ты с ней сделал?

Ее голос все тише и тише, но с каждым полутоном - все более жуткий.

Я как будто слышу в нем вой той женщины, которая в один день потеряла и внучку, и дочь. Как она пыталась вернуться в их жизнь, строила планы, как исправить ошибки прошлого, а потом их… просто не стало. И все это время она жила с мыслью о том, что ничего не смогла сделать, чтобы защитить их от больного ублюдка.

Ставлю на ее место Марго… и нервно сую руки в карманы брюк.

— Рассказывай, мразь, - лунница сует диктофон прямо Лаксу под нос. - Ну!

Он больше не сопротивляется. Просто начинает рассказывать.

Вспоминает мелочи, детали. Пару раз мне даже кажется, что он их как будто… смакует что ли. Словно все это время берег и носил в памяти картинки своих зверств, доставал их оттуда и наслаждался. Лакс помнит детали времени суток - окрашивает их характерными штрихами - помнит, во что была одета девочка, помнит, как и когда впервые заговорил с ней. Он настолько ныряет во все это, что начинает по-змеиному облизывать разбитые и распухшие губы. И Мад’а тихонько скулит, опадает назад, прямо на голый пол. Я едва успеваю ее подхватить.

— Зачем вы это затеяли? - Лакс растягивает рот в безумной улыбке, как будто хочет прихвастнуть посиневшими влажными деснами. - Чтобы что? Свергнуть меня? Думаете, кто-то поверит записи?

Он гадко булькает, и в этих звуках отчетливо слышны ноты триумфа.

Вид сломленной женщины его определенно воодушевляет.

И за всем этим маршем веселья старый урод совершает свою главную ошибку - он теряет меня из виду. Или просто сбрасывает со счетов, решив, что мне не хватит смелости лично замарать руки.

Я помогаю женщине снова встать на ноги и осторожно провожаю ее до выхода. Она с трудом, но все-таки самостоятельно переставляет ноги и уже за дверью тянется за сигаретой, молчаливо предлагая закурить и мне тоже. Я отмахиваюсь. На этот раз надо сдержать данное самому себе обещание.

— Я благодарна вам, юноша, - снова глядя в пустоту перед собой, говорит Мад’а. Это невозможно объяснить никакими законами, но она как будто разом постарела за последние несколько минут. - Мне нужно было это услышать. Даже если вы не одобряете подобные вещи.

— Я не одобряю только то, что творил этот нелюдь, - озвучиваю свои мысли. А заодно и максимально прямолинейные планы: - Вам лучше уехать, Мад’а. Думаю, остальное не должно ни в коем случае вас касаться.

Она соглашается без лишних уговоров.

А у меня остается мои несколько минут злости, которые я собираюсь использовать на всю катушку.

Он приезжает только поздно вечером.