Беглая монахиня - Филипп Ванденберг

В этот момент зазвонил колокол к вечерне, и брат Люциус удалился, не сказав больше ни слова.

Венделин Свинопас горел желанием сообщить Магдалене все, что поведал ему слепой библиотекарь. Конечно, кое-что ей было уже известно, но обстоятельства, при которых Тритемий избрал своим преемником незнакомого ему прежде Рудольфо, были важной новостью. Как и то, что Тритемий заказал Рименшнайдеру высечь себе надгробие с эпитафией, по поводу которого бурно спорил с художником.

Венделин с нетерпением ждал у окна своей каморки появления Магдалены. Наконец она пришла, даже не подозревая, какие новости ее ожидают, и Свинопас сделал ей знак ждать его.

Как всегда, во время литургии аббатство словно вымирало. Лишь из церкви доносились монотонные распевы монахов.

Скупыми словами библиотекарь передал Магдалене все услышанное от брата Люциуса. Детали сложились, будто камни мозаики, в целостную картину, но для поисков «Книг Премудрости» это ничего не давало.

Словно подгоняемая вышней силой, Магдалена настояла на том, чтобы своими глазами увидеть надгробие Тритемия. Времени было в обрез, поскольку вечерня уже наполовину прошла.

Светя себе фонарем, Магдалена и Венделин прокрались на галерею. Когда мерцающий свет упал на одно из надгробий аббатов, череда которых была вмурована в стену, каменные лица будто на мгновение ожили: первый аббат монастыря Святого Якоба Макарий с осоловелым взглядом; шотландец Мэтью с грубыми чертами лица; Килиан Криспус, предшественник Тритемия, будто с удивлением взиравший в будущее; в самом конце галереи, словно его хотели спрятать и лишь по принуждению выполняли свой христианский долг, — Иоганн Тритемий.

На надгробии из красноватого песчаника был изображен аббат — в полный рост, в скромном облачении, с митрой на голове и с аббатским жезлом в левой руке. Правой рукой он прижимал к груди раскрытую книгу. Самым завораживающим в облике Тритемия было его лицо. Оно казалось невыразительным и невозмутимо-непреклонным, вовсе не одухотворенным, как каменные лица других аббатов. Но чем дольше ты смотрел ему в глаза — взгляд Тритемия был устремлен прямо на тебя, — тем больше казалось, что на его лице появилась улыбка, всезнающая, ироничная, даже циничная.

Магдалена спросила шепотом, испытывает ли Венделин то же самое, и он смущенно кивнул:

— Как такое возможно?

Магдалена взяла из рук Свинопаса фонарь.

— Чем дольше я всматриваюсь в открытую книгу, которую Тритемий прижимает к груди, тем больше мне кажется, что он хотел бы скрыть от нас содержание этой книги, хотел бы унести его с собой. В любом случае это не Библия, не Евангелие.

— Да, уголки оклада явно светские! — согласился Свинопас. — И на переплете не видно креста, как на других благочестивых книгах.

Магдалена осветила фонарем каждый уголок надгробия. При этом она сделала странное открытие: оно было высечено не из одного камня. Полукружие с надписью над головой Тритемия было надставлено.

— Необычно, ты не находишь? — спросила Магдалена и добавила: — Трудно поверить, что такой известный художник, как Тильман Рименшнайдер, мог сделать надгробие из кусков!

Магдалена застыла. Складки одеяния Тритемия отбрасывали косые тени.

— Венделин, — воскликнула Магдалена, не веря своим глазам, — ты только посмотри!

И когда Венделин не сразу сообразил, что она имеет в виду, она встревоженно пролепетала:

— Складки в точности повторяют изображение треххвостой змеи, которая все время попадается на моем пути.

Свинопас вопросительно уставился на Магдалену.

— В последний раз это было в твоей библиотеке в Эбербахе, когда доктор Фауст заснул над картой.

В этот момент коротким славословием закончилась вечерня, и Магдалена заторопилась, чтобы покинуть аббатство.

На ходу Свинопас произнес:

— По мере общения с тобой мне становится как-то не по себе. Ты, безусловно, права. Треххвостая змея и в этом случае — зашифрованное указание на то, что «Книги Премудрости» спрятаны где-то по течению Майна. Ничего больше мы опять не узнали. Майн длинный, и легче искать иголку в стоге сена, по крайней мере, тогда известно, где находится сено.

Магдалена ничего не возразила на замечание Венделина. Как у человека, дни и ночи напролет занятого одним делом, у нее возникло предчувствие. Поэтому на следующий день она отправилась к дому Тильмана Рименшнайдера в переулке Францисканергассе.

Внушительное здание в переулке Францисканергассе города Вюрцбурга производило впечатление вымершего. Когда Магдалена постучала в красивую резную дверь, поначалу никакого отклика не было вообще. Она уже собиралась повернуть назад, чтобы зайти еще раз попозже, когда с левой стороны от двери открылось небольшое оконце и в нем появилось удрученное женское лицо.

— Меня зовут Магдалена Вельзевул, и я хотела бы поговорить с господином Тильманом Рименшнайдером, если можно, — произнесла Магдалена.

— Мастер Рименшнайдер больше не живет, — буркнула женщина и захлопнула окошко.

Магдалена будто окаменела. Ей понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя и отправиться восвояси. Сделав несколько шагов, она услышала, как кто-то позвал ее по имени. Она оглянулась: это был Йорг, сын Рименшнайдера.

— Простите! — крикнул он еще издалека. — С тех пор как люди епископа раздробили отцу руки и он не может держать долото, он сидит целыми днями, смотрит в одну точку и произносит не больше пяти фраз за день.

— То есть Тильман Рименшнайдер вовсе не умер?

— Умер? Нет, он жив. Но порой кажется, что жизнь ушла из него. А потом вдруг его охватывает ярость, он страшно ругается и жалуется на немоту в суставах и пожар в пальцах. Разве это можно назвать жизнью?

Молодой Рименшнайдер протянул Магдалене руку и вежливо поклонился.

— Он наверняка будет рад, если вы нанесете ему визит.

— Вы думаете, он меня узнает?

Йорг вскинул руки.

— Мы не раз говорили о вас и вашей готовности помочь. В те дни, когда отец, разбитый морально и физически, вдруг оказался на свободе, он только благодаря вам получил врачебную помощь. Пойдемте, он будет рад видеть вас!

Поколебавшись, Магдалена последовала за молодым Рименшнайдером. Она не знала, как больной художник встретит ее. Но все же в ее душе теплилась надежда, что Рименшнайдер что-нибудь расскажет ей о Тритемии и это поможет в их поисках «Книг Премудрости».

С чувством тревоги она вошла в дом. Йорг проводил ее в мрачную комнату на верхнем этаже. В кресле неподвижно сидел, словно олицетворение страдания, небрежно одетый Тильман Рименшнайдер. Было трудно поверить, что этот человек, постаревший, казалось, на годы со дня их встречи, несколько недель назад был творцом выдающихся произведений искусства — алтарей, надгробий и скульптур. Но именно так все и было.