Первый блицкриг, август 1914 - Барбара Такман

С самого начала войны французы были не уверены в том, что Россия действительно выполнит свои обещания, они торопили своего союзника.

«Я умоляю Ваше величество, — просил Палеолог во время аудиенции пятого августа, — приказать Вашим армиям начать немедленное наступление. Иначе французская армия рискует быть раздавленной».

Не довольствуясь только визитом к царю, Палеолог посетил великого князя, который заверил посла, что намеревается начать решительное наступление четырнадцатого августа, то есть, в соответствии с обещанием, на пятнадцатый день мобилизации, не ожидая полной концентрации войск. Известный своими энергичными, даже порой непечатными выражениями, великий князь тут же составил средневековое изысканное послание к Жоффру. «Твердо уверенный в победе», он выступит против врага, имея рядом со своим штандартом флаг Французской республики, подаренный ему Жоффром во время маневров в 1912 году.

Разрыв, который существовал между данными французам обещаниями и готовностью к действиям, был слишком очевиден. Возможно, это стало причиной слез великого князя, которые, как говорят, он пролил, когда был назначен верховным главнокомандующим. По его словам, он «был совершенно не готов к этой роли и, получив царский приказ, плакал навзрыд, потому что не знал, как приступить к своим обязанностям». Являвшийся, по мнению одного ведущего русского военного историка, «чрезвычайно подготовленным» к выполнению возложенной на него задачи, великий князь, вероятно, плакал не столько о себе, сколько о России и мире. Предчувствие, охватившее некоторых лиц в 1914 году, заставляло их трепетать за судьбы человечества.

В то время слезы проливали даже самые храбрые и решительные. Мессими, открывая заседание кабинета министров пятого августа речью, полной отваги и уверенности, остановился посередине ее, закрыл лицо руками и зарыдал. Уинстон Черчилль, желая удачи и победы британскому экспедиционному корпусу, когда провожал Генри Вильсона, «рыдал так, что не мог закончить фразы». В Петербурге могли переживать те же самые эмоции.

На коллег великого князя нельзя было надежно опереться. Начальником штаба верховного главнокомандующего в 1914 году был генерал Янушкевич, молодой человек сорока четырех лет, с черными усами и вьющимися волосами, известный в основном тем, что не носил бороды. Военный министр отзывался о нем как о «все еще ребенке».

Больше придворный, чем солдат, он не участвовал в русско-японской войне. Служил в том же гвардейском полку, что и Николай II, — причина не хуже другой для быстрого продвижения по службе. Он окончил академию Генерального штаба, был ее начальником, служил в военном министерстве. Когда началась война, он находился на должности начальника Генерального штаба всего лишь три месяца. Как и германский кронпринц, он был полностью под влиянием своего заместителя, сухого и молчаливого генерала Данилова, усидчивого работника и строгого службиста, который был мозгом штаба.

Предшественник Янушкевича, генерал Жилинский, предпочел уйти с поста начальника Генерального штаба и уговорил Сухомлинова, чтобы тот назначил его командующим Варшавским военным округом. Теперь он, находясь в подчинении великого князя, командовал всем Северо-западным фронтом, развернутым против Германии.

Во время русско-японской войны он был ни плохим, ни хорошим начальником штаба у главнокомандующего генерала Куропаткина, где многие погубили свои репутации, сумев остаться в высших сферах, не имея, однако, ни личной популярности, ни военного таланта.

Россия не сделала никаких приготовлений, чтобы выполнить сжатый до предела срок начала наступления, обещанного французам. Пришлось прибегать к импровизации в самый последний момент. Было приказано подготовить план «ускоренной мобилизации», опускавший некоторые промежуточные стадии, чтобы выиграть несколько дней.

Поток телеграмм из Парижа, вручавшихся красноречивым Палеологом, поддерживал нажим. Шестого августа в приказе Генерального штаба говорилось, что важно подготовиться «к энергичному наступлению против Германии в возможно ближайшее время, чтобы облегчить положение французов, но, конечно, только тогда, когда будут накоплены достаточные силы». К десятому августа, однако, условие «достаточных сил» было снято.

В приказах от этого числа можно было прочитать: «Естественно необходимо и нам поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев. Поддержка эта должна выразиться в возможно скорейшем нашем наступлении против оставленных в Восточной Пруссии немецких сил».

Русским 1-й и 2-й армиям приказано было находиться «в готовности» начать наступление к четырнадцатому дню мобилизации (13 августа), хотя им и придется начать без завершения подготовки тыла, что произойдет к двадцатому дню мобилизации (19 августа).

Трудности организации были огромными. Как однажды признался сам великий князь, в такой огромной империи, как Россия, когда отдается приказ, никто не уверен в том, что он дошел по назначению. Недостаток телефонных проводов и телеграфного оборудования, а также обученных связистов делал надежную или быструю связь невозможной. Темпы подготовки замедлялись еще и недостатком автомобилей. В 1914 году армия имела четыреста восемнадцать грузовиков, двести пятьдесят девять легковых и два санитарных автомобиля. (Она имела, однако, триста двадцать самолетов.) В результате припасы доставлялись на станции погрузки на лошадях.

Хуже всего обстояло дело с поставками. После русско-японской войны в результате судебных процессов было обнаружено, что в этом деле господствовали коррупция и воровство. Даже московский губернатор генерал Рейнбот был обвинен во взяточничестве при организации военных поставок и заключен в тюрьму. Но у него оказалось достаточно связей для того, чтобы добиться помилования и получить назначение на другой пост. Собрав поставщиков на первое заседание, главнокомандующий, великий князь, начал со слов: «Только без воровства, господа».

В последний час пятнадцатого дня мобилизации, в одиннадцать часов вечера, в теплую летнюю погоду великий князь покинул столицу и отправился в свой полевой штаб в Барановичах, являвшихся железнодорожным узлом на Московско-Варшавской железной дороге и находившихся примерно посередине между германским и австрийским фронтами.

Великий князь, его штаб и провожающие собрались на платформе вокзала, ожидая царя, который должен был прибыть, чтобы попрощаться со своим верховным главнокомандующим. Однако ревность царицы одержала верх над вежливостью, и царь так и не появился. Раздались тихие слова прощания и молитвы, отъезжавшие молча сели в вагоны, и поезд тихо тронулся.

На фронте все еще шел процесс формирования армий. Русская кавалерия проводила разведку германской территории с самого начала войны. Ее разъезды имели меньше успеха в проникновении за германские позиции, чем кричащие заголовки и невероятные истории о казачьей жестокости, появлявшиеся в германских газетах[61]. Четвертого августа во Франкфурте один германский офицер слышал, что в городе собираются разместить около тридцати тысяч беженцев из Восточной Пруссии. Требования спасти Пруссию от нашествия славянских орд начали поступать в германский Генеральный штаб, пытавшийся сконцентрировать все военные усилия против Франции. На рассвете двенадцатого августа передовой отряд 1-й армии генерала Ренненкампфа, состоявший из кавалерийской дивизии генерала Гурко и поддерживаемый пехотной дивизией, начал вторжение в Восточную Пруссию и занял город Маргграбов, стоящий в пяти километрах от границы[62]. Стреляя на скаку, русские ворвались в город и обнаружили, что он покинут германскими войсками. Магазины были закрыты, но жители выглядывали из-за ставней. В сельской местности люди уходили еще до прихода войск, как будто их кто-то предварительно извещал.