Филе пятнистого оленя - Ольга Ланская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Надеюсь, расставание было не очень болезненным?
Я усмехнулась только, головой покачав. Подумав, что он имеет право на такую вот злую иронию.
— Я постаралась удержаться от слез. Хотя, признаюсь, далось это непросто…
За окном было восьмичасовое утро — не совсем подходящее время для того, чтобы ложиться спать. По потолку ползали солнечные тени, пробивающиеся коварно сквозь плотные серые шторы, и дворник скрежетал уже метлой, и плакали дети, не желающие отправляться в сад. И кто-то упорный трещал забастовавшим аккумулятором.
Сон не шел почему-то. Хотя вполне мог наброситься на измученное и изможденное слишком долгой ночью тело. А вот не шел. Зато кто-то зловредный подсовывал мне все время мелкие детали, препятствующие спасительному погружению в забытье, — запах чужих духов, пропитавший всю постель, недопитый бокал на тумбочке со следами не моей помады, забытая заколка, упавшая на пол.
— Теперь ты довольна?
Ему тоже не спалось. Мы лежали рядом, делая вид, что отключились, но каждый знал, что это не так. Он встал и принес нам сигареты, и дым, поднимающийся к непривычно светлому потолку, вернул меня на несколько часов назад. Его тоже было много тогда, этого дыма, и он также висел над головами — только потолок был серым, ночным. И слабые тени на нем двигались медленно, сплетаясь, скручиваясь, разделяясь и опять сливаясь друг с другом.
Она лежала передо мной, вымытая моими руками, пахнущая мылом и чистотой. И закрывала одной ладонью себя внизу, и прикрывала локтями грудь — хотя я только что все это гладила, терла губкой, ласкала. Она прикрыла глаза, и я видела ее лицо совсем близко — глубокая морщина на лбу, белые замерзшие губы. Жертва, вознесенная на алтарь собственной свободы. Силящаяся что-то доказать себе и не могущая.
— Милая, ты такая красивая… Ты даже не представляешь себе, насколько ты красива…
— А он где?
— Он придет позже. Он не хочет нас смущать. Сначала мы должны как следует насладиться друг другом, а потом, если ты захочешь, позовем его… Ну расслабься же. Смотри, какое у тебя тело. Как оно, наверное, нравится мужчинам. Как оно нравится мне…
Вадим со мной не пошел. Он только рукой махнул и сказал, что лучше поработает, потому что не может смотреть на такие страдания. Ухмыльнулся только в ответ на мой печальный взгляд: «Я тебе говорил…» И я осталась одна. Никогда еще предстоящий секс не вызывал у меня такой сосущей вязкой тоски.
— Ну-ка, раздвинь ножки. Я хочу тебя поцеловать для начала, а на потом у меня есть кое-что получше…
И я кивнула на лежащий на тумбочке искусственный член, прозрачно-фиолетовый, слишком большой и яркий, чтобы напоминать реальный. И от этого делающий секс с ним похожим на сказку.
Она лежала, застыв, пугая меня. Я вдруг подумала, не умерла ли она — холодная, синяя, неподвижная. Но тут ее рука, приподнявшись призрачно, пошевелила мои волосы.
— Не надо там. Если хочешь, погладь мне спинку…
Я гладила ее спину, монотонно, шершаво, и смотрела на ее распластавшуюся темным блином фигуру. Не старую, крепкую даже еще кое-где, красивую даже. И думала, сколького же она лишила это тело — созданное для того, чтобы получать удовольствие, наделенное от природы высокой грудью, круглыми бедрами, тонкими щиколотками. Закованное, затянутое обручами условностей, придуманных их хозяйкой, так и не научившееся чувствовать. И обреченное на одиночество, на бежевую грацию и теплые рейтузы зимой, на некрепкий сон в пустой, слишком широкой постели.
* * *
— …Такое тело нормальное, правда? И такая зажатость…
По потолку, становящемуся все ярче, бежала серая рябь клочковатой пенистой краски. Стекающая на стены, сливающаяся постепенно с тусклым, очень красивым бельем на нашей белой постели. Измятым, увлажнявшимся не раз за эту бесконечную ночь.
— Тело? Ну… так. Пожухлое немного, но… Да и не в теле дело. Все как тогда. — Он потер начинающие тяжелеть веки. — Отпихивается, толкается, что-то бубнит — у меня чуть не упало все, с позволения сказать…
Когда она разделась, я восхитилась про себя — для ее возраста она выглядела замечательно. Грудь немного смотрела вниз и исполосована была растяжками от кормления ребенка, но совсем не висела и на ощупь еще упругая была. Ляжки — блестящие, круглые, немного дрябловатые, но от этого только более притягательные. Она хрупкой такой казалась, с тонкими косточками ключиц и запястий, и смуглость кожи придавала ей еще больше очарования. Но при этом она оставалась холодной — как на ощупь, так и в душе — и не издала ни звука ни в ванне, ни в постели, а ноги ее, словно сведенные судорогой, так и были сомкнуты, и я опять подумала про стальные обручи.
И я гладила и ползала вокруг, и терлась об нее, и просила меня потрогать, но ее рука каждый раз падала фатально, проехавшись по моей коже, будто не могла продолжать, не имела сил. И я видела, будто паря сверху, два тела — одно горячее, жаркое, стремящееся дать и получить, и другое — недвижное, закрытое от желания прозрачной толщей стыда и стеснения. Закованное в толщу льда, выстудившего в ней женщину.
— Ну, милая, может, ты позволишь мне тебя поцеловать? Нет? Ну, тогда, может, я поглажу тебя рукой — совсем немножко, сверху…
Она чуть раздвинула ноги и тут же соединила вновь. И поднялась, села на постели.
— Давай покурим.
— Ну… Мы же только начали, подожди.
— Я хочу покурить.
Я принесла ей сигареты из другой комнаты, делая вид, что не замечаю вопросительного взгляда Вадима — мне нечего было ему сказать. И смотрела, как она прикуривает, как вспыхивают вместе с огоньком зажигалки ее сливовые глаза. И опустилась перед ней на колени, прижавшись щекой к ее, все таким же ледяным, пупырчатым.
Потом были опять ласки и поцелуи, и она потянулась ко мне губами — к моим губам. Видимо, это не казалось ей таким стыдным, как все остальное. Но отстранилась быстро — а я и не настаивала, не любя бессмысленные хватания и толкания языками в чужом рту. И обняла меня, обдала холодом, и прижималась слишком сильно, не давая двигаться, и даже стон издала беспричинный — хриплый и неестественно протяжный.
А я лизала ее безвкусную кожу, согревая жаром собственного тела, пытаясь передать ей его дрожь и возбуждение — пусть и надуманные.
