Тролли в городе - Елена Хаецкая

Мы остановились на углу, глядя, как они подбираются все ближе. За первой парой шла вторая – свидетели. Эти выглядели куда счастливее. Свидетельница, похожая на лошадь, была в ярко-синем мини, ее костлявые ноги в туфлях-опорках модного фасона храбро разбрызгивали грязь. У свидетеля через плечо тянулась лента вроде орденской. Оба они подталкивали друг друга кулаками и хохотали. Поравнявшись с нами, свидетель крикнул: «Хайль Гитлер!», а его спутница залилась смехом. Невеста вздрогнула.

Отец молча, грустно смотрел на процессию.

– Люди слетаются на огонь, потому что им не хватает тепла, – проговорил он, обращаясь ко мне. – Даже искусственный огонь притягивает озябшие души. Дело не в физическом холоде, дело в пустоте…

Огонь был такой же выцветший, как и флаги, но мы стояли, не в силах двинуться дальше с места, и всё смотрели на него.

И вдруг прилетел первый весенний ветер. Он был мокрый и пронзительный.

Я засмеялась и теснее прижалась к Адольфу. Он погладил меня по волосам и сказал:

– Вот ты и выросла.

– Ну, я давно выросла, так что это не новость, – ответила я.

Жених и невеста исполнили свой ритуал возле огня и торопливо брели обратно к машине. Они сгибались под порывами ветра, как изгнанные с насиженных мест переселенцы. Невеста семенила, спеша поскорее очутиться под защитой автомобиля. Свидетели все так же беспечно шлепали сзади. И снова свидетель крикнул отцу: «Хайль Гитлер!», а свидетельница довольно громко сказала: «Ну хватит, Герман, уже не смешно!»

Машина уехала.

Адольф задумчиво произнес:

– Я вот представляю себе, как Маленький Бродяжка подходит к этому огню, как обходит надгробия, над некоторыми качает головой и плачет, над другими хмурится, потом обрывает цветы с клумбы, чтобы возложить их на эти плиты. Долго распределяет, чтобы было поровну. Потом усаживается у огня, протягивает руки, чтобы согреться. И тут появляется сторож…

Он двинулся по дорожке, подражая походке Чаплина. Я пошла за ним.

Могилы были укрыты еловыми ветками, но снег с них уже стаял. Ветки пахли моим детским шампунем, от чего вдруг защемило сердце. Проклятье, подумала я тогда, у меня уже столько воспоминаний, что я в них захлебываюсь и погибаю от тоски! Как же старики живут? Им наверняка еще тяжелее, хотя куда уж тяжелее.

Я догнала отца и сказала в спину Маленького Бродяжки:

– Я не буду переходить в десятый.

Он остановился, повернулся ко мне.

– Почему?

– Хочу побыстрее получить специальность.

– По-твоему, я не в состоянии прокормить нас обоих?

– По-моему, будет лучше, если я получу специальность.

– Да? – сказал Адольф с непонятным выражением на лице. – Ты уже нашла себе дело по душе?

– В общем и целом, – ответила я.

Он помолчал, водя зонтиком по земле и вырисовывая кривые линии. Потом спросил:

– По-твоему, у меня не получается Чаплин?

– Дело не в том, что у тебя получается, – отозвалась я, – а в том, как на это смотрит Годунов.

– Что, на Годунове свет клином сошелся? Мне от Завирейко звонили, между прочим.

– Завирейко тебя обманет. Он всех обманывает.

– Да? И как же он продержался в бизнесе столько лет, если он всех обманывает?

– Поэтому и продержался.

– Не говори, о чем не знаешь!

Впервые в жизни мы поссорились.

* * *

Фильм, на который мы все-таки отправились, назывался «Враг мой». Там рассказывалось про человека и зверообразного ящера. Как они оба потерпели крушение на одной планете и сперва только тем и развлекались, что пытались поубивать друг друга.

Но потом они как-то наладили контакт. Затем ящер оказался беременной женщиной. В финале человек-звездолетчик стоит с растроганной улыбкой на лице и новорожденным ящеренком на руках.

– Глупо, – сказал отец, выходя из кинозала и щурясь на ярком свету. – Но мне почему-то понравилось. Даже захотелось съездить в гости к кому-нибудь из друзей.

– У нас нет друзей, – напомнила я. – Разве что Берия.

Отец остановился посреди улицы и взглянул на меня.

– А ведь и правда, Lise, друзей у нас нет, – вымолвил он. – Интересно почему?

– Потому что ты все время работал. Потому что ты – Адольф Гитлер, какие уж у тебя могут быть друзья! Потому что ты…

Я прижалась к нему. Мне было невыразимо стыдно, что я с ним ссорилась у Вечного огня.

Он похлопал меня по макушке мягкой ладонью.

– У меня есть ты, Lise. Ты – мой лучший друг. Единственный.

Я всхлипнула – довольно демонстративно. Мне не хотелось бы, чтобы сила моих чувств была оставлена Адольфом без внимания.

– Это все из-за меня. Из-за меня ты стал Гитлером.

– Глупости, – сказал Адольф. – Просто время было такое.

Мы пошли дальше и некоторое время молчали.

Адольф вдруг проговорил:

– Почему-то, проходя здесь, я всегда вспоминаю, как на меня набросился другой Гитлер. Он недавно умер, знаешь? Мне у Завирейко сказали.

– Ты все-таки хочешь поработать у Завирейко?

– Что поделать! Он предлагает новые творческие возможности. Детские сады, елки. Маленький Бродяжка приходит на праздник, понимаешь? Это воспитывает сострадание.

– На празднике? Скорее в тебя будут бросаться тортами, – сказала я.

К тому времени мы уже обзавелись целой коллекцией фильмов Чарли Чаплина.

– Ты просто не хочешь, чтобы я играл Маленького Бродяжку.

Я молчала.

Он прошел еще немного и сказал:

– Помнишь уездный город Н.?

Я кивнула.

Адольф продолжал, задумчиво рассуждая вслух:

– Обычно человек не вполне отдает себе отчет в том, что дошел до предела своих возможностей в том или ином деле. Но я – я полностью понимал, что лучше, чем в городе Н., не сыграю. Лучший, звездный Адольф остался там и тогда. Наверное, в те мгновения в меня воистину вселился дух Адольфа. Это было… – Он помолчал, покосился на меня и все-таки закончил фразу: – Это было нечто эротическое. То, что происходило между залом и мной.

– Ты испытывал эротическое возбуждение? – спросила я.

Он чуть покраснел.

– Да, но… не только. Я чувствовал ответ. Из зала.

– Я понимаю, – сказала я.

Мы взялись за руки и дальше пошли так.

Пройдя еще несколько кварталов, отец прибавил:

– Такое больше не повторится.

* * *