Закон трех отрицаний - Александра Маринина

– Что мадам Волкова глупая и несчастная, но строит изсебя умную и счастливую. Вот так примерно. Ничего интересного.

– А у Кабалкиной?

– Там еще хуже. Но с Любочкой что-то мне не до конца ясно.Помнишь, Сережка Зарубин говорил, что ее любовник бросил? Так вот, этотлюбовник у нас немец.

– Германия, Австрия, Швейцария?

– Понятия не имею, и Зоя Петровна не знает.

– Откуда же известно, что он немец?

– А Зоя Петровна слышала, как Люба с ним по-немецкиразговаривала. Ушла, понимаешь ли, в ванную, заперлась там, чтобы никто неслышал, и щебетала, щебетала… А через пару дней впала в глубокое горе, изкоторого так до сих пор и не вышла. И знаешь, что странно?

– Скажешь – узнаю, – Доценко снова поежился напронизывающем ветру. – Только давай шаг прибавим, а то я окоченел совсем.

Они пошли быстрее.

– Так вот, Люба всю жизнь матери доверяла и про всесвои любовные истории ей рассказывала. Ничего не скрывала. А про этого немцаЗоя Петровна ничего не знает, ну просто ничегошеньки. Кроме того, что он немец.Вот я и подумал, что, может быть, тут не любовная история, а деловая. С этимнемцем она крутила какую-то финансовую аферу, а теперь он ее или кинул иоставил без денег, или подставил, и ей грозит разоблачение. Вот потому она таки нервничает.

– Зачем же она Зарубину плела, что у нее любовникпропал?

– Ой, наивный ты, Мишка, хоть и женатый! – фыркнулСелуянов. – Он же действительно пропал, немец этот, понимаешь? Она егонайти не может, и не понимает, в чем дело, и от этого психует. Ей нужен былквалифицированный милицейский совет, что в таких случаях делать, как искатьчеловека, чтобы не задействовать официальные каналы. Вот она и придумала, чтоэто был любовник. Понял? И психолог Аничкова могла каким-то боком к этойистории прикоснуться. Может быть, видела что-то или слышала случайно. В общем,надо Любочкиного кавалера устанавливать и искать.

Доценко собрался было задать сакраментальный вопрос: «Какискать?», но внезапно остановился. Метрах в пятидесяти от дома, в который онинаправлялись, он заметил машину, возле которой стояли двое. Одного из них онпомнил очень хорошо, совсем недавно разговаривал с ним, всего несколько днейназад, когда устанавливал его алиби на момент убийства актрисы Халиповой.Парень из группировки Руслана Багаева, кличка Самсон. Второго Михаил прежде невстречал, но внешность и повадка у него были не вызывающие никаких сомнений:такого же полета птичка. Оба в свободных темных брюках и коричневых короткихкуртках с поднятыми воротниками, оба слегка небриты и примерно одного роста. Нупрямо близнецы-братья. Различие только в том, что у Самсона длинные волосы,забранные на затылке в куцый хвостик, а его напарник коротко острижен.

– Ну-ка погоди, – он придержал Селуянова зарукав. – Чего это тут багаевский шустрик толчется?

– Который? – насторожился Коля.

– Вон тот. Второго не знаю, а этот, с хвостиком,Самсон, мы его на причастность к убийству Халиповой проверяли. Слушай, может,Каменская права и между делом актрисы и Ларисой Риттер есть какая-то связь, а?Может, не будем торопиться с Харченко?

– Каменская, скорее всего, не права, – авторитетнозаявил Николай, – но торопиться не нужно, это верно. Пошли, поговорим сребятами. Харченко никуда не денется, к нему мы всегда успеем.

Сделав веселые лица и придав походке вальяжнуюрасслабленность, они подошли к машине, возле которой стояла странная парочка.

– Здорово, Самсон. – Лицо Доценко излучалодоброжелательность и радость по поводу неожиданной встречи. – Помнишьменя?

– А то, – коротко цыкнул Самсон.

Его лицо, напротив, никакой радости не выражало.

– По какой теме гуляем в районе Петровки?

– Где Петровка, а где мы, – немногословно, новполне резонно ответил второй, стриженый.

– Ну не скажи, не так уж далеко, рядом совсем, –продолжал Миша. – Так все-таки, Самсон, чего ты тут выжидаешь, а?

– А тебе не все равно, начальник? Я просто стою, никогоне трогаю, актрису твою я не убивал, ты это уже выяснил. Чего надо-то?

– Да ты понимаешь, – тягуче вступил в разговорСелуянов, рисуя крайнюю озабоченность и озадаченность, – актрису-то ты,может, и не убивал, но вот то, что ты тут стоишь и никого не трогаешь, мне неочень нравится.

– Это еще почему?

– Да ты понимаешь, в этом доме живет подозреваемый. Мывот тут думали, может, это он актрису… того… А может, и не он. Шли вот исомневались. А тут ты стоишь. И все сомнения разом пропали. Нехорошо, Самсон,некрасиво получается.

– Брось, начальник. – Самсон говорил по-прежнемулениво и неспешно, но в глазах заплескалось беспокойство. – Не в темуговоришь. Актрису никто из наших не трогал, вы ж сами проверяли.

– Да ты понимаешь, – снова затянул свою волынкуСелуянов, – мы вот тоже думали, что он как следует все проверил, аоказалось, плохо он проверял. Много чего осталось невыясненным. Ему дажевыговор за это объявили.

Он кинул на Доценко строгий взгляд придирчивого начальника,Миша тут же, как положено, отыграл смущение и некоторую даже виноватость.

– Короче, Самсон, ты нам сейчас быстро рассказываешь,кого вы тут караулите. Если это не имеет отношения к актрисе, мы уходим, а выпродолжаете стоять. А если не рассказываешь, то мы все дружно возьмемся за рукии потопаем на Петровку, тут недалеко. Машину твою здесь оставим, закрывать еене будем, сигнализацию тоже включать погодим, а как на Петровку придем, тут жеГоге шепнем, что на Краснопролетарской тачка стоит, такая недешевая. Долго тыее потом искать будешь.

Под Гогой ходили все угонщики, «работающие» в районеСадового кольца, и были они, с одной стороны, умельцами неслыханными, с другой– такими же неслыханными беспредельщиками, изымающими автомобили невзирая налица, то есть у всех подряд, включая всенародно любимых артистов и криминальныхавторитетов. Лишь бы модель и цвет подходили.

Самсон думал так же медленно, как и говорил. От напряженияморщины на лбу шевелились, и в такт этому шевелению хлопали короткие густыересницы. Его стриженый напарник стоял с отсутствующим видом и ни о чем недумал, из чего оперативники сделали вывод, что главным в этом тандеме являетсяименно Самсон, ему и решение принимать.

– Позвонить надо, – наконец выронил Самсон изплотно сжатых губ.

– Валяй, – разрешил Селуянов. – Только чтобыя слышал.

– А не перебьешься?

– Не перебьюсь, – заверил его Коля. – Вот какбог свят, не перебьюсь. Я все понимаю, ты человек подневольный, тебе разрешениена разговор надо получить. Я к этому отношусь с уважением. Звони. Но я долженслышать, что ты будешь говорить. Я ведь тоже человек подневольный, у тебя –понятия, у меня – инструкции. По-моему, это справедливо.