Анжелика в Квебеке - Анн Голон

Он проявлял добрую волю, совершая этот дружественный шаг по отношению к этой мало родственной паре.

— Кроме того, — сказал он Анжелике, — у них есть соседка, вдова, которая мне очень нравилась, мне сказали, что она не вышла повторно замуж. Я воспользуюсь этим и зайду к ней, чтобы осуществить мои желания.

— Не уверена, что это входило в наставления матушки Буржуа, — заметила Анжелика.

Все рассмеялись. Над юношеской силой старого Маколле частенько подсмеивались. Он пользовался большим успехом у дам.

Его оставили примерять туалеты.

У женщины, прозванной Кружевницей, было много народа. Все покупали воротнички, манжеты, гарнитуры. Де Бардань сделал гримасу и стал осуждать это стремление украсить себя кружевами — не из стремления к экономии, но потому, сказал он, что в Париже мода становится более простой. Это изобилие кружев у шеи и запястьев, у талии, у колен выглядело уже буржуазно-провинциальным.

Слова дворянина смутили покупательниц, его выслушали с почтением. Некоторые строгие дамы, которые стремились показать, что они не отстают от парижской моды, несколько уменьшили свои покупки, правда, опасаясь, не покажутся ли они своим соотечественницам мелочными и безденежными. Другие продолжали широко покупать блонды и венецианские кружева.

В преддверии праздников все отправляли головные уборы, воротнички и кружева к урсулинкам — гладить, крахмалить и гофрировать.

Бардане, несмотря на то, что его прибытие не было блестящим и было затенено прибытием де Пейраков, всем нравился. Он был прекрасно одет, свободно держался и был всегда в хорошем настроении.

К Виль д'Аврэю вернулась его веселость, Баннистер не появлялся, Ле Бассер затягивал процесс. Это было время праздников, и в это время не велись процессы, не взыскивались подати, не требовали возвращения кредитов, — это было время отдыха от всяких юридических дел.

Онорина и Керубин пытались подкормить бедную собаку, сидящую на цепи у дерева, но четыре сорванца Банистера половину у нее утаскивали.

В рождественскую ночь Анжелика хотела, в знак примирения, послать пирог этим сердитым соседям, но с тем же успехом можно было пытаться проникнуть в волчье логово. Несмотря на святую ночь, Банистер угрожал подстрелить каждого, кто посмеет приблизиться к его хижине.

Его дети, маленькие чудовища, одетые в мешковатые серые и коричневые одежды, продолжали время от времени свирепствовать, спускаясь на ящике с коньками по углам по улице Клозери, сшибая по пути всех прохожих.

— Это — несговорчивые, такие есть во всех городах, — комментировала Сюзанна.

Эту городскую философию она, возможно, унаследовала от своего предка-парижанина.

В этот период Анжелика ежедневно навещала мадемуазель д'Уредан. Выход в собор ее совершенно измучил. У нее от этого были, как она говорила, «головокружения», и она жалела людей, принужденных постоянно жить в такой суете. Кроме того, ее совсем забросила служанка, она целыми днями сидела в своей мансарде, читая библию на английском языке. Эту библию она спасла, так как она была у нее в кармане, когда их взяли в плен абенаки.

Джесси была пуританкой из окрестностей Бостона в Массачусетсе, городе, на окрестности которого канадцы шесть лет назад совершили опустошительный рейд. Она упорно держалась за свою еретическую религию, и семья из Монреаля, которая выкупила ее у абенаков, отчаялась обратить ее в католичество Ее уже собирались отправить назад к дикарям, но ее хозяин-француз сжалился над ней и отправил ее в Квебек к мадемуазель д'Уредан.

Он знал, что она не выставляла напоказ чрезмерного стремления к обращению в католицизм. Она сможет спокойно примириться со служанкой, которая не хочет стать католичкой и которой не нужно платить, так как она пленная.

Поэтому каждый год окружающие изумлялись, видя, что Джесси-еретичка тоже готовится праздновать Рождество. Было трудно согласиться с тем, что она празднует рождение того же Младенца Иисуса, фигура которого из розового воска будет положена на солому в соборе. Поэтому в течение всего этого мессианского времени на Джесси-англичанку смотрели как на воровку ребенка и, что еще усугубляло вину, воровку божественного младенца.

Наутро Нового года в городе закричали: «Да здравствует король!», и военные отвечали салютами из мушкетов.

Был обычай в этот день дарить подарки друзьям и супругам.

Анжелика нашла в своем алькове у изголовья широкой постели нагреватель из голландского фарфора, имитирующий китайский, украшенный изображениями фруктов и цветов в синих и оранжевых тонах Внутри находилась плоская толстая свеча, которая могла служить ночником и в то же время подогревать напиток, ром или теплое вино, который приятно выпить перед сном или перед вставанием в холодное утро. Чашка была сделана из серебра, у нее были две ручки и крышка, она была украшена рельефными цветочными мотивами.

Сюзанна принесла окорок, который был закопчен в дыму кленового сока. Она привела своих детей: Пакана, Жан-Луи, Марию-Клариссу и совсем маленького, носящего громкое имя Анри-Август.

Всю неделю между Новым годом и Богоявлением все, кто был приглашен и собирался присутствовать на большом балу в день Богоявления, лихорадочно готовились к нему. Бал должен был состояться на следующий день после праздника.

Епископ хмурил брови.

Граф де Пейрак и его жена лично явились в Большую семинарию, чтобы пригласить монсеньера епископа. Его присутствие обеспечит достойный стиль развлечений. Монсеньер согласился.

Полька, или мадам Гонфарель, содержательница преуспевающей гостиницы «Корабль Франции», решительно отказалась. Ничто не могло заставить ее изменить решение, ни уговоры Анжелики, ни личный визит, который ей нанес Жоффрей де Пейрак.

Знатный вельможа и игривая дама прекрасно поняли друг друга, но Полька решения не изменила.

«Это — не мое место», — говорила она.

— Твое место в Квебеке — где угодно, и ты это прекрасно знаешь, — сказала ей Анжелика.

Но бывшая героиня Двора Чудес покачала головой. Ее место было в Париже, на другом берегу Сены, не на том, где Лувр. Это — старая Нельская башня, где скрывались бандиты и крысы.

Она осталась тверда, несмотря на все просьбы.

Явление, которое не замечал никто, кроме мадемуазель д'Уредан, а она замечала неуловимые для других глаз факты, распространялось в квебекском обществе. Это тем более трудно было заметить, что Канада не привыкла к подобным вещам, люди там были по натуре недоверчивы и мало расположены восхищаться своими соседями.

Распространилась мода быть замеченными графом де Пейраком и, в меньшей степени, графиней де Пейрак. Вызвать улыбку одного, обменяться словами с другой было достаточно для того, чтобы привести в восхищение самых пресыщенных особ.

В дамском обществе возникло соперничество — кто может привести слова или фразы, которыми обменивались в течение дня с графом де Пейраком, и самый незначительный знак внимания с его стороны давал повод для длительных дискуссий. Почему он смеялся вместе с мадам де Башуа, а не с мадам де Меркувиль и не обращал внимания на хорошенькую Беранжер-Эме, которая так старалась, чтобы он ее заметил? И, наконец, почему он наносил визиты с пышностью посланника дому Гонфарель из «Корабля Франции», в то время как столько изысканных дам готовы были принимать его в своих будуарах? Это принимало характер, который напоминал минуты напряжения среди придворных в Версале, когда король жаловал право «табурета» какой-нибудь даме, которая после этого имела честь сидеть среди избранных, в то время как остальные стояли, или знаменитое «для», написанное над дверью для приглашенных королем, когда они жили в Версале. Вся разница была в этом «для». «Для маркиза» такого-то — словечко, которое приводило в восторг самых пресыщенных дворян! Быть замеченным! Замеченным королем!