Первая командировка - Василий Ардаматский

— Главное — нет никаких надежд на лучшее, — угрюмо ответил Магоне.

— А по-моему, мы сами снизили активность, — сказал Самарин.

— Вы забыли, сколько у нас непроданного товара. Вы знаете, я уже приноровился сам находить покупателей, но теперь, когда я предлагаю товар, ваши немцы посылают меня к чертям.

— А что же это с моими немцами случилось? — с усмешкой поинтересовался Самарин.

— Вы что, радио не слушаете, газет не читаете? — вдруг разозлился Магоне.

— Читаю, — спокойно ответил Самарин.

— Тогда чего спрашиваете? Ваши все сейчас злые, как собаки. Я одному предложил бельгийское охотничье ружье. Редкостная вещь. Так он обозвал меня провокатором. Я еле ноги унес.

Самарин с трудом сдержал улыбку и сказал:

— Не понимаю. Мои друзья настроены прекрасно.

— Значит, они ни черта не соображают! — огрызнулся Магоне.

Впервые Магоне так разговаривал с Самариным, и он решил его одернуть:

— Господин Магоне, я тоже уверен в нашей победе.

— Это ваше дело, господин Раух, — пробурчал компаньон и, видимо желая как-то объяснить свое поведение, заговорил торопливо: — Думаете, я не хочу верить, как вы? Еще побольше вашего хочу! Вам-то что? Вы уедете в свою Германию, а мне куда прикажете? Я с русскими уже имел дело, а теперь меня продадут им за копейку свои же латыши. На днях встречаю одного такого. Так знаете, что он у меня спросил? Прибыльно ли, спрашивает, продавать немцам латышское добро? Видали, сволочь какая! А сам, когда русские были, у тех же латышей скупал золото.

— А куда он это золото дел? — круто повернул разговор Самарин.

— Спрятал, конечно.

— А если его адресок подсказать гестапо?

Магоне точно окаменел. И в одно мгновение в его глазах отразились злорадная жажда мести и страх. Но потом он покачал головой.

— Так он перед русскими вообще будет герой-великомученик, а мне уж тогда конец сразу.

Все-таки интересно, почему Магоне в такой панике?

Самарин сделал вид, будто ему передалась тревога компаньона. Немного помолчав, он доверительно тронул Магоне за руку.

— Скажите мне, Магоне, откровенно... — начал он неуверенно, точно боясь собственных слов. — Я ведь могу, если что... оказаться вам полезным. Вот вы сказали русские... перед русскими... — Самарин помолчал и спросил почти шепотом: — Вы думаете, они появятся здесь?

Магоне посмотрел на Самарина внимательно и, отведя взгляд ответил:

— Если по логике, то как им не появиться...

— И вы думаете, что это может случиться скоро? — не давал ему опомниться Самарин.

— Кабы знать срок... — усмехнулся Магоне и, помолчав, продолжал: — Сегодня немецкое радио сообщило, что под Курском ваши войска отошли, чтобы произвести перегруппировку и нанести сокрушительный удар и так далее. Чуть не каждый день слышишь такое. Я посмотрел на карте, где этот Курск, Вроде бы и далеко, а вроде и совсем близко. Здесь в Риге, один ваш немец, инвалид войны, держит гараж такси — я иногда пользуюсь его услугами, — так он сказал мне: «Не надо думать, что русские умеют быстро только отступать». Он-то понимает — сам недавний офицер. Знает, что говорит, и знает, что делает. А он свой гараж ликвидирует и уезжает домой. Как тут не нервничать, господин Раух?

Самарин изображал тревожную задумчивость. Магоне, встав из-за стола, подошел к приемнику и включил его. Рижская радиостанция заканчивала передачу на латышском языке, а затем объявила о включении Берлина,

— Вот и послушаем свеженькие известия, — сказал Магоне, возвращаясь к столу.

Но в выпуске радиоизвестий о войне было всего несколько фраз в самом начале — немецкие войска ведут тяжелые бои на нескольких направлениях, нанося противнику огромный ущерб в технике и живой силе. И больше ни слова. А потом сообщалось о речи Геббельса перед выпускниками офицерского училища, о предстоящем визите в Берлин Муссолини, о высоких достижениях сталелитейной промышленности Германии и под конец о выпуске нового журнала фронтовой кинохроники, в котором запечатлена поездка фюрера на фронт и его встречи с героическими солдатами...

Снова включилась Рига, но заговорила по-немецки:

— Передаем сообщение военной комендатуры Риги:

«Всем немцам, находящимся в Риге по делам или по каким-либо другим поводам, предлагается в течение сорока восьми часов явиться в комендатуру для регистрации. К лицам, уклонившимся от этого, будут приняты самые строгие меры».

Сообщение прочитали два раза, а затем передача пошла на латышском языке.

— Вот еще и вас отправят на фронт, — усмехнулся Магоне.

— Как-нибудь обойдутся без меня, — ответил Самарин, изо всех сил стараясь скрыть тревогу.

Разговор у них больше не клеился, и вскоре Самарин ушел.

За все время, что жил Самарин в Риге после той, первой своей регистрации в гебитскомиссариате, сразу после прибытия, он никаких перерегистраций не проходил. Правда, минувшей зимой он посетил гебитскомиссариат. В той же комнате, за тем же столом сидела та же женщина, которая его вспомнила, приняла от него подарок — коробку шоколада. Они поговорили о погоде, о капризной местной зиме, и потом Самарин спросил, нужно ли ему еще раз регистрировать свое проживание в Риге. Женщина сказала, что вскоре вступит в действие «новый порядок» и всеми приезжими из Германии будет заниматься немецкая военная комендатура. Недели две спустя Самарин позвонил ей по телефону и она подтвердила, что теперь следует обращаться в комендатуру. Самарин спросил, зачем ему регистрироваться, если он уже давно и постоянно живет в Риге. Она ответила, что регистрация касается, по ее мнению, только приезжающих в командировки. И эта, в общем-то, легковесная консультация, да еще прочнее жилье под личной охраной дворника Леиньша создали у Самарина безответственное ощущение необязательности какой-либо формальной регистрации. Сейчас ему было ясно, что он совершил серьезную ошибку. Имея дело именно с немцами, ему следовало, как положено немцу, быть пунктуальным в соблюдении всех установленных ими правил. Сейчас он мог пострадать от одного того, что на его документе стоит единственный и уже довольно старый штамп.

В общем, надо немедленно идти в комендатуру. А там может произойти... Неизвестно, что там может произойти... Совершенно неизвестно...

Дома Самарин достал из кармана все свои документы и разложил их на столе. В это время в дверь постучали, и Самарин услышал голос хозяина квартиры:

— Можно к вам на минуточку?

Самарин сгреб документы и накрыл их книгой.

— Войдите.

— Извините меня, пожалуйста, — почтительно начал Леиньш. — Если бы не строгость приказа, я бы вас не тревожил. Но всем дворникам строго приказано... Вам как приезжему из Германии надо явиться в военную комендатуру в сорокавосьмичасовой срок. Очень строго, — Леиньш покачал головой и сказал, оскалив крупные зубы в улыбке: — Я полагаю, ловят дезертиров,