Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е - Дмитрий Быков

12 июня 1925 года.

Вчера, 12 июня, мы ходили в клуб молодых ленинцев на занятия: я, Женя, Люба. 12 июня я приобрела себе??????????

Вот сегодня 13 июня. Оно лежит в одном месте. Не знаю, если улежит эта вещь, то, может быть, я наберусь храбрости и без причины? О, как не хочется жить! Мне только 17 лет, а жизнь уже опостылела с 15 лет. Я могла бы и сейчас, но сегодня нужно сообщить Жене. Что скажет он относительно всего? Он тоже как-то со мной думал на паях, у нас дело тогда отложилось из-за отсутствия???? Но теперь из-за причин. О, если бы с ним, я бы ни минуты не ждала бы. Как раз там «пара!». Сначала бы меня, а потом он сам. Вот бы хорошо! Остаюсь ненамеренная жизни Александра Петровна Голубева, 17 лет.

* * *

На память Толе.

Толя, береги мой дневник и не рви листья. Все, когда вспомнишь, что у тебя была сестра Шура.

15 июня 1925 года. Прощай, Толя.

18 июня.

Вот сегодня мне известили два больших несчастья. Отец запретил Жене со мной гулять, а в милиции говорят, что я буду судиться. Ну, что же делать. Я уж теперь решила, наверное, завтра и уйду к Оке, чтобы не было ни похорон, ни славы, ни вообще-то ничего. Шура Голубева, 18 лет (без пяти месяцев).

1925 года, 19 июня. — Вот сегодня…

На последних страницах дневника сделаны записи чужой рукой и нарочно безграмотно и измененным почерком. Все записи без подписи, только под одной, помеченной 9 июня 1925 года, имеются начальные буквы Д. М. — это дает право предположить, что записи принадлежат подруге покойной — Дине Маршевой.

На память Шуре.

Д. М.

* * *

* * *

Голубева, ты пишешь, что ты стала всем противная.

Правильно ты написала. Но знай, с какого время стала ты противная. Мы были друзьями, когда я не знала про тебя, а теперь я знаю. Забудь все!

(Под записью рисунок.)

Ты злодейка всему народу, Голубева. Ты готова была съесть меня, а получилось наоборот. Но наконец-то все произошло, теперь нет у нас крашеных губок и мазаных бровей. Голубева пропала без вести. Очень жаль!

(Под записью рисунок.)

Николай Ложкин

Допрошенный мною в качестве свидетеля 20 сего июня 1925 года Ложкин, Николай Павлович, 18 лет, ученик фабзавуча, грамотный, комсомолец, показал:

— Я, Ложкин, знал Голубеву по клубу молодых ленинцев, познакомил мой товарищ Сергей Синев, который гулял с нею, но находился ли в близких отношениях — сказать не могу. Синев мне однажды сказал: «Вот хорошая девчонка, с которой можно погулять, но только она малосознательная и отец у нее кулацкого происхождения».

Я спросил Синева: «А кто же был отец Голубевой?» — на что он ответил: «Говорят, что до революции он держал ларек на базаре». Тогда при встречах с нею в клубе молодых ленинцев я решил быть настороже, однако заинтересовался ею как женщиной и начал у нее бывать. Жила она вместе с Маршевой и Рудаковой в общежитии фабзавуча, в отдельной комнате, бывшей до революции дворницкой. Таким образом я был в гостях у Голубевой четыре раза, всякий раз у нее в это время был кто-нибудь из молодежи, и вдвоем с нею я никогда не оставался. В клубе молодых ленинцев я старался, однако, держаться от нее подальше, потому что однажды она пришла с намазанными бровями и губами, и ей сделали товарищеское замечание, после чего я в клубе ее не видел. Насколько я знаю, науками и политической жизнью она интересовалась мало и была мещанского склада мыслей. Однажды я предложил Голубевой удовлетворить мою физическую потребность — но она отказалась, и я перестал к ней ходить. С тех пор я старался не поддерживать с ней никакого сообщения, убедившись, что она окончательная мещанка. Мне лично о своем недовольстве жизнью она никогда не высказывалась, но я полагаю, что оно могло быть у нее, как у всякого изменника делу рабочего класса, хотя бы отколовшегося от масс только в мещанском направлении.

В последний раз я встретил Голубеву в день авиации, она шла в черном платье, которое я видел раньше на Маршевой, и была без повязки, так что волосы ее растрепались на ветру. Мне показалось, что глаза ее были заплаканы, и я подумал, что это, наверное, потому, что ее исключили из клуба молодых ленинцев за кражу платья, о которой мне говорила Маршева. Я хотел посоветовать ей подать заявление, но раздумал, так как несознательный элемент надо решительно отсекать, и пошел в фабком. С тех пор я Голубеву не видел и по делу больше показать ничего не могу.

Сергей Синев

Допрошенный мною в качестве свидетеля 21 сего июня Синев, Сергей Илларионович, 18 лет, ученик фабзавуча, грамотный, комсомолец, показал:

— Я, Синев, познакомился с Голубевой в августе 1924 года, на фабрике, затем я стал с нею гулять, по праздникам мы ходили вместе от базара до кладбища, где всегда гуляет наша молодежь. Я проводил с ней время с августа по декабрь, и в это время ничего особенного за ней не замечал. Она была как все наши девчата. Мне кажется, что вопросы личной жизни ее интересовали больше, чем общественной. Это особенно заметно было по тому, что она редко посещала собрания ячейки, и мне несколько раз говорила, что ее тяготят бедность и труд ради только куска хлеба. Но она была отзывчивая и добрым человеком, и в минуту безденежья всегда, если у нее бывало самой, давала товарищам, что могла. Она мне нравилась, и с сентября по декабрь я был с ней в близких отношениях. На нашу связь я никогда не смотрел как на брак на всю жизнь, потому что для этого, по моему мнению, нужно иметь одинаковые интересы, а у нас их не было. В декабре прошлого года мне стала нравиться другая девушка, и я перестал бывать у Голубевой. Она была опечалена моим отказом проводить с ней время, но никогда мне этого не высказывала. Предположить, что наш разрыв стал причиной ее смерти, я никак не могу — мало ли парни гуляют и сходятся с девчатами, и если бы каждая девушка, расходясь, убивала себя, то, вероятно, девчат давно не осталось бы в живых ни одной. Такие пустяки не могут быть причиной самоубийства. Ревновать Голубеву я никогда ни к кому не ревновал, так как в то время, когда она гуляла со мной, — с другими парнями она не гуляла, а после того, как мы разошлись, ее поведение мне стало безразличным, и я не интересовался, с кем она гуляет. Слышал, что она после меня гуляла с Наседкиным, но не ревновал, так как вообще-то считаю чувство ревности недостойным себя. После того как мы расстались — я видел ее всего два раза, один раз она шла в компании двух девчат, и я их проводил. Другой раз она шла одна и, увидев меня, протянула ко мне руки. Мне показалось, что она хочет о чем-то поговорить со мною, но я куда-то торопился и перешел на другую сторону. Обе встречи были в декабре, и с тех пор я Голубеву не видел и больше по делу показать ничего не могу.