Остановите музыку - Екатерина Риз

Дома, на автоответчике, обнаружил два сообщения от Татьяны. Вот та не была подвластна истерикам и настроению, она даже никогда не несла женских глупостей и не говорила на отвлечённые темы. Либо о мужиках, либо о работе. И второе её интересовало куда больше. Она и сейчас говорила об интервью с губернатором и напрашивалась на приглашение в Детский центр до официального открытия и перерезания ленточки. Но что в ней было хорошо, так это то, что она никогда не говорила о своих личных проблемах и молчала после секса. Кажется, это было единственное время, когда она молчала. Профессия накладывала свой отпечаток. Вот только думал он не о ней. Например, вчера Шохин как раз и поймал себя на мысли, что Татьяна молчит, лежит, отвернувшись от него, а он, напомнив себе о том, что это как раз то, что ему и нужно, начал вспоминать, о чем ему Нина в такие моменты говорила. Обо всём подряд. О покупках, о школе, о музыке, о том, что с ней случилось или что она видела, пока его рядом не было. Костя даже не вникал, она просто негромко ему обо всём рассказала, прижималась к нему, закидывала на него ногу, обнимала, и говорила. Так много она говорила только после секса, и Шохин порой даже смеяться начинал. А она обижалась. Совершенно искренне, расстраивалась, и всё это впечаталось в его память. Она его окружила, обворожила, и он даже глупости ей готов был прощать. Вот если бы она это поняла и оценила, а не просто требовала невозможного…

Его устраивало её поведение, её манеры, привычки, даже её болтовня не раздражала. Так его не заводила ни одна женщина, со времён первого брака. Когда женился сразу после института, и до сих пор искренне считал, что это были самые чистые отношения в его жизни. Тогда ещё не было бизнеса, денег, каких-то невероятных желаний второй половины. Была молодость и страсть.

Правда, продлилось это не всю жизнь, как рассчитывалось, а лишь пару лет, но вспоминалось до сих пор. И если к его сорока годам в голове прочно осела мысль, что гореть и пылать уже не по возрасту, то Нина о подобном ещё не задумывалась. К тому же, ей банально не хватало опыта, не хватило любви и лёгкости в первом браке. Порхать девочке, явно, было некогда. И сейчас она, по всей видимости, ждала этого от их отношений, а он, отказав, задел её за живое. И кто же виноват? Он, что слишком трезво смотрит на жизнь? Или она, что хочет от него куда большего, чем он в состоянии дать?

Правда, он особо и не старался. Ставил свои условия и всеми силами пытался заставить её держаться в рамках. Рассчитывал, что она, как и другие, побоится спорить с ним, а она не побоялась. Вспыхнула, плюнула и хлопнула дверью. И сделала виноватым его. Причем, настолько преуспела, что он сам себя виноватым почувствовал. Особенно, сейчас. Не справившись с собой, и взяв её в кабинете Вити Жабы, не силой, но буквально не оставив ей выбора, почувствовал себя свиньёй. Это ело изнутри, и реально подпортило впечатления.

Никак не мог избавиться от чувства вины. Вместо того, чтобы радоваться долгожданной разрядке, Шохин полночи прокрутился с боку на бок, думая о том, как Нине удалось так ловко внушить ему эту самую вину. Он даже согласен с этим не был, и, обдумывая всё в очередной раз, приходил к понятному для себя выводу: он делал для неё всё возможное. Но как только вспоминал её слова и обвиняющие взгляды, ловил себя на том, что склонен верить её обиде.

Замкнутый круг какой-то.

Утром следующего дня решил Нине позвонить и объясниться. Даже прощения попросить, раз уж она так остро восприняла инцидент в Витином кабинете. Кстати, прозвучало весьма формально: инцидент в кабинете… Может, так ей и сказать?

Костя навалился на высокую стойку, за которой пил кофе, и призадумался. Гриша что-то ворковал, устроившись наверху своей клетки, и его воркование подозрительно напоминало мелодию из «Натали». Шохин даже с момнением глянул на него, решив, что после появления в его доме Нины, попугай стал куда лучше разбираться в музыке. А Лепса Нина любила.

Кофе в чашке осталось совсем немного, а Костя всё тянул, раздумывая, звонить или нет. Не боялся, нет, и даже не переживал, но предугадать настроение Нины после вчерашнего было нетрудно, а попасть под горячую руку, даже если он того и заслуживал, не хотелось. И хочется, и колется, но позвонить надо. Настроившись на разговор, набрал номер, а уже через минуту в раздражении поджал губы. Она сбросила его звонок. Не просто не ответила, а именно сбросила.

Что означает — большая игра продолжается. А он всё-таки позволяет ей втянуть его. Раз думает, раз места себе не находит, значит позволяет. Слабак.

Лидия Аркадьевна появилась, когда он уже собирался уходить. Костя надел пиджак, сунул в карман бумажник, а когда входная дверь открылась и ему в ноги, скуля, кинулась Туся, он без всякой жалости на неё цыкнул. Собачонка тут же сникла, поджала хвост и спряталась за ногу хозяйки.

— Костя, ты же не позавтракал! — Лидия Аркадьевна привычно принялась проявлять материнскую заботу, но Шохин лишь отрицательно качнул головой, отказываясь.

— У меня встреча через полчаса. Дайте Грише клубники, я не успел.

— Дам, дам, не волнуйся. Я вчера свеженькой купила.

Домработнице явно хотелось поговорить, заговорила про покупки, упомянула химчистку, а Костя с трудом нашел в себе силы послушать её пару минут, а затем решительно направился к двери. Сжимал в руке телефон, подсознательно ожидая, что Нина перезвонит. В том, что телефон молчал, его ничто не удивляло, надо знать упрямство этой женщины, но призрачная надежда была, и это единственное, что ещё заставляло держать себя в руках.

В приёмной мэра помогло столкнуться с Татьяной. Как выяснилось, её тоже пригласили на встречу с представителями бизнеса, освещать и восхвалять предприимчивость отцов города, по всей видимости, а Шохин, не рассчитывающий на серьёзность мероприятия, несколько растерялся. Ему нужна была встреча с мэром с глазу на глаз, а в зале заседаний настоящий аншлаг, из желающих и страждущих, вперемешку с прессой. И он со своими требованиями явно сегодня будет не ко двору. Но и просто так уехать, раз уж его пригласили, было нельзя.

Пришлось здороваться за руку со всеми подряд, а заодно пару раз улыбнуться Татьяне, которая сегодня была, на зависть, энергична, и махала ему рукой с другого конца зала. Шохин поспешил отвернуться, боясь, что кто-нибудь заметит и свяжет их взгляды воедино.

— Соня, сделай мне кофе, — негромко попросил Костя личного секретаря мэра, поймал ту за руку, когда она проходила мимо. — Только сама сделай. По особому рецепту, хорошо? — Даже подмигнул, и удостоился понимающей улыбки.

— Конечно, Константин Михайлович. Принесу в зал.

— Спасибо. — Шохин вздохнул, поправил галстук и снова взглянул на молчавший телефон в руке.

Будь всё проклято. Ему точно нужен кофе «по-особому» рецепту, с доброй добавкой коньяка.

Это уже открытое противостояние, по-другому не назовёшь. Костя почему-то был уверен, что Нина, как и он, весь день не спускала глаз с телефона. И также злилась, также ждала, что он первым позвонит, мысленно подбирала слова. Наверное, придумывала, как половчее его послать, обличая свою обиду в слова. Наверняка придумала, а он, свинья, не звонит, слушать не хочет. Хотя, даже послушать Нину, со всеми эпитетами, к нему относящимися, было бы куда интереснее, чем собравшихся в зале. Да ещё Татьяна вздумала его взглядом сверлить. Пока он говорил о досрочном окончании строительства Детского центра, Смирнова с него глаз не сводила, а в конце ещё послала ободряющую улыбку. Шохин даже головой качнул, кажется, он окончательно перестал понимать женщин.