Том 10. Письма. Дневники - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Б. Асафьев
2. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 23 июля 1936 г.
(Ленинград)
Дорогой Михаил Афанасьевич!
Простите, что я уехал, не повидав Вас и не позвонив Вам. Я чувствовал себя очень плохо в Москве, и еще когда был у Вас вечером — еле-еле справлялся с собой, чтобы не выдать мучавшей меня невралгии и неладностей с сердцем.
Пишу Вам, чтобы еще раз сказать Вам, что я искренне взволнован и всколыхнут Вашим либретто. Вы не должны ни нервничать, ни тревожиться. Я буду писать оперу, дайте только отдышаться и дайте некоторое время еще и еще крепко подумать над В[ашим] текстом в связи с муз[ыкальным] действием, т[о] е[сть] четко прощупать это действие. Обо всех своих соображениях буду Вам писать. Не сердитесь, если буду надоедать.
Умоляю, не терзайте себя. Если б я знал, как Вас успокоить! Уверяю Вас, в моей жизни бывали «состояния», к[отор]ые дают мне право сопереживать и сочувствовать Вам: ведь я тоже одиночка. Композиторы меня не признают [...]. Музыковеды, в большинстве случаев, тоже. Но я знаю, что если бы только здоровье, — все остальное я вырву у жизни. Поэтому, прежде всего, берегите себя и отдыхайте. Привет супруге. Всего, всего Вам доброго.
Б. Асафьев
3. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. Телеграмма. [17 октября 1936 г.]
Вчера шестнадцатого кончил нашу оперу приветы.
Асафьев
4. М. А. Булгаков — Б. В. Асафьеву. Телеграмма. 17 октября 1936 г.
Радуюсь горячо приветствую хочу услышать.
Булгаков
5. Б. В. Асафьев — М. А. Булгакову. 12 декабря 1936 г.
Дорогой Михаил Афанасьевич!
Спасибо за приезд, за чуткость. Но сперва о мордве. Пока из моих изысканий по этой части ничего не вышло. В занятной книжке Чичагова[431] (Жизнь кн[язя] Пож[арского], келаря Палиц[ына] и гражд[анина] Минина) сказано, что в Юрьевце Повольском соединились с армией татары, зависевшие от России, но неясно, что это за татары. У Платонова[432] сказано, что бездомные смольняне, вязьмичи и дорогобужцы, лишившись поместий в своей области, желали получить земли в Арзамасском уезде, но и оттуда были выгнаны мордвою! В любопытных «Очерках мордвы» Мельникова[433] много сведений о восстаниях мордвы, но как раз на годы 1611–1612 от таковых восстаний ничего не приходится: мордву, по-видимому, усмирили крепко в 1609 г.! Очерка Мельникова[434] «Ниж[ний] Новгород и нижегородцы в смутн[ое] время» я еще не достал, но думаю, что там вряд ли фигурирует мордва. Достал я еще занятную книжечку И. Беляева[435]: «О русском войске в царств[ование] Мих[аила] Фед[оровича]», думаю, что там найдется кое-что о составе армий и ополчений до Романовых. И кое-что интересное нашлось, но не по части инородцев (кроме татар: о последних говорится в разрядах о коннице, в которую входили Новокрещены, Мурзы и князья Татарские!). Вот пока и все. Думаю, что нижегородскому ополчению и целям объединения государства мордва не могла сочувствовать и вряд ли входила в состав ополчения. Вытащить ее на оперную сцену будет поэтому трудновато. Но на самый крайний случай несколькими приволжско-инородческими напевами я обладаю. Куда только их вклеить? Они зазвучат пятном всюду. Разве только, если самим нам придумать сцену в стане русского ополчения?! Но, боюсь, длинноты!.. Словом, как видите, с мордвой плохо.
Клавир «Минина» корректирую и на днях его кто-л[ибо] свезет. Самочувствие у меня гнусное. Потерял энергию, не могу работать и чувствую, что как-то схожу на нет. Прочитал изъяснение Самосуда[436] в «Сов[етском] иск[усстве]» о том, что «Поднятая целина» идет в первую очередь, и успокоился: значит, нечего торопиться — «Минин» в этом сезоне поставлен не будет и увидит свет, в лучшем случае, через год после своего окончания. В самом деле, если в феврале «Руслан», то значит «Целина» не раньше середины апреля. Ну, а там какой-ниб[удь] балет (здесь говорят о «Сне в летнюю ночь» Мендельсона), где же «Минин»? Если же «Руслан» запоздает до марта, то отодвинется и «Целина» [...].
Приезд Ваш и Мелика вспоминаю с радостью. Это было единственно яркое происшествие за последние месяцы в моем существовании: все остальное стерлось. При свидании нашем я, волнуясь, ощутил, что я и человек, и художник, и артист, а не просто какая-то бездонная лохань знаний и соображений к услугам многих, не замечающих во мне измученного небрежением человека. Я был глубоко тронут чуткостью Вас обоих. Сердечное спасибо...
Привет Вашей супруге. Намерены ли Вы ждать решения судьбы «Минина» или можно начать думать о другом сюжете уже теперь? Сюжет хочется такой, чтобы в нем пела и русская душевная боль, и русское до всего мира чуткое сердце, и русская философия жизни и смерти. Где будем искать: около Петра? В Радищеве? В Новгородских летописях (борьба с немцами и всякой прочей «нечистью») или во Пскове? Мне давно вся русская история представляется как великая оборонная трагедия, от которой и происходит извечное русское тягло. Знаете ли Вы наметки Грибоедова о «1812 годе», т[о] е[сть] наброски трагедии из этой эпохи? Тема, тоже давно меня манящая. Там также личность ликвидируется тяглом. Конечно, бывали просветы (Новгород и Ганза, Петр и Полтава, Александр I и Париж), когда наступала эра будто бы утех, право государства на отдых после борьбы за оборону, и отсюда ненадолго шло легкое раскрепощение личного сознания от гос[ударственного] тягла, но и эти эпохи — мираж. Действительность с ее лозунгом «все на оборону» — иначе нам жить не дадут и обратят в Китай — вновь отрезвляла умы. Простите за косноязычие рассуждения, это всего лишь наметки для того, чтобы указать Вам, чего мне хочется. Трагедия жизни Пушкина, его «Мед[ный] всадник», Иван IV, жертвующий Новгородом; Екатерина II, жертвующая своими симпатиями к франц[узской] вольтер[ианской] культуре, а вместе и Радищевым, и Новиковым; Петр, жертвующий Алексеем; Хмельницкий (Украиной в пользу Московии) и т. д. и т. д. — все это вариации одной и той же оборонной темы. Не отсюда ли идет и на редкость странное, пренебрежительное отношение русского народа к жизни и смерти и неимоверная расточительность всех жизненных сил?!
Ваш Б. Асафьев
Убедился, что не