Контур человека: мир под столом - Мария Аверина

Все так же безмолвно рыдая, Лена сильно побледнела и отвернулась, словно стесняясь своих неудержимо льющихся слез.

– Вот видишь, Маша, в какое неловкое положение своей ложью ты поставила и меня, и Лену! – снова леденея, сказала воспитательница. – Леночка, не плачь, я сейчас накапаю тебе успокоительных капелек. А ты, Маша, отправься, пожалуйста, в угол, сегодня же я буду разговаривать с твоей бабушкой! Я так от тебя устала!

И когда через пять минут абсолютно спокойная и сияющая Лена проходила мимо моего угла, я, не выдержав, тихо прошипела ей вслед:

– Дура!

Она обернулась, и на ее спокойном, умиротворенном лице засияла солнечная, искренняя улыбка.

«Так вот оно что! – вдруг догадалась я. – Наверное, дело-то в лице! Оно у меня какое-то неправильное! А те, у кого есть какие-то правильные лица, те всегда для всех остаются хорошими!»

И тут мне пришло в голову, что этот секрет был давно известен и воспитательницам, которые на каждой прогулке то и дело доставали из кармана пудреницу или зеркальце, чтобы подправить шапку или взбить челку, и Бабушке, и Тете, и даже Маме! Бабушка вообще никуда не выходила, не накрасив ресницы, губы и не напудрив нос, даже когда, уложив меня спать, после программы «Время» собиралась в темноту выгуливать Бима. Тетя по утрам перед работой подолгу пела в ванной, выпархивая оттуда совершенно незнакомой, сияющей, с алыми губами и огромными глазами, подведенными чем-то зеленовато-синим и оттого светившимися, как автомобильные фары на ночной дороге. В такие моменты она была удивительно похожа на тех тетенек в телевизоре, которые в одних купальниках с такими же, как в театре от пальто, номерками на руке зачем-то послушно ходили по кругу, а потом, старательно улыбаясь, долго стояли, отставив одну ножку в сторону и уперев руку в талию. Я, кстати, всегда думала, что ту корону, которую надевали на одну из них, должна носить только моя Тетя! Именно такой диадемы не хватало моей любимой Свете, чтобы окончательно стать похожей на мою любимую «Белоснежку».

Ну и, наконец, Мама! В те недолгие дни, которые она, уставшая и поблекшая от своего Севера, проводила в Москве, зеркало и многочисленные щеточки, кисточки и пуховки совершали с ее лицом просто подлинное чудо. Оно становилось совершенно другим, подчас даже незнакомым! Не менее четырех часов проводила моя Мама у зеркала, старательно его «рисуя»! Но зато каков был результат!

Она нравилась буквально всем! С ней неожиданно заговаривали совершенно незнакомые дяденьки, дарили ей огромные букеты цветов, абсолютно бесплатно подвозили на каких-то новеньких, блестящих, бесшумных автомобилях, не забывая при этом и обо мне: каждый из них считал своим долгом припасти для меня конфету, шоколадку, куклу или хотя бы купить мороженого.

Самым понимающим ситуацию был Дядя Валера, который, прождав нас однажды в зоопарке те самые четыре часа, не только не рассердился на Маму, но и купил мне намотанный на палку огромный розовый факел сладкой ваты. Будучи владельцем сразу двух машин – легковушки и гигантского грузовика, колесо которого было выше Маминой головы, – он просто поражал мое воображение тем, что обещал обязательно подарить мне такой же.

Мы все тогда собирались посмотреть на мартышек в зоопарке. Но, видимо, проголодавшийся в ожидании Маминого лица Дядя Валера сперва повел нас обедать за столики, стоявшие на открытой веранде прямо на улице. Оказавшись в дорогом ресторане впервые, я, конечно, немножечко там оскандалилась, требуя непременно свое любимое пюре с котлеткой и не сдаваясь ни на какие уговоры о том, что Бабушка мне их приготовит дома, а сейчас следует обратить внимание на что-нибудь более сто́ящее. Видимо, Дяде Валере настолько нравилось Мамино «нарисованное лицо», что он опять совершенно не рассердился, а договорился с поваром, и мне специально приготовили эту самую котлетку с пюре. А когда, тщательно размяв котлетку с картошечкой вилкой, как я это делала дома, я наконец справилась со своей порцией и заела это все причудливым разноцветным мороженым, он торжественно преподнес мне огромную коробку, в которой оказался… ярко-красный грузовик. Подарок умел ездить сам, надо было только держать в руках специальную пластиночку и все время давить на красную кнопочку. Оставшуюся часть дня, пока Дядя Валера с Мамой от души хохотали над мартышками и Мама все время боялась, что у нее от смеха «испортится» это самое «нарисованное лицо», я гоняла по аллеям зоопарка свой грузовик, пугая зверей в вольерах (он ведь еще умел гудеть низким громким голосом и мигать фарами), то и дело попадая в дорожно-транспортные происшествия со встречными пешеходами.

…Иначе говоря, то лицо, которое сейчас было на мне, я носила в старом детском саду! И если я с ним пойду в новый, то опять непременно буду «плохой Машей». Значит, мне нужно сделать другое лицо!

Но как? Приближаться к Маминой или Бабушкиной косметичке мне запрещалось под страхом ремня. Особенно после того, как мы с Бимом поинтересовались, нельзя ли Маминой кисточкой рисовать акварелью по бумаге, а Бим еще по пути полюбопытствовал, каков на вкус тот самый тональный крем, который Мама достала с каким-то огромным трудом и за какие-то «бешеные» деньги.

Не на шутку озадачившись, я переоделась в пижаму и отправилась спать.

Наутро, когда мы с Бабушкой спешно собирались в этот новый детский сад, я окончательно поняла, что откладывать решение проблемы больше некогда. Морщась и плюясь, я тщательно почистила зубы, помыла руки с мылом и умылась холодной водой. Новая жизнь требовала от меня неимоверных жертв!

– Бабуля! Давай мне колготки! Только не красные, а голубые, новые! – торжественно трубила я из своей комнаты, крутясь перед зеркалом.

– Ты же не любишь голубой цвет? – удивилась Бабушка.

– Да, не люблю! Но в красных я ходила в старый детский сад и потому была совсем старая! А в голубых в новом я совсем буду новенькая!

Потом я полезла в шкаф и достала свое самое ненавистное и самое нарядное желтое платье.

Решение натянуть его на себя добровольно было вызвано тем, что этот специально связанный мне Светой для торжественных случаев «шедевр» неизменно вызывал у всех взрослых истерический восторг.

– Это же чистая шерсть! – восклицали они, всплескивая руками. – Теплое, уютное… И какие затейливые, мастерски вывязанные кружевные рюши! Маша, ты в нем – просто принцесса!

И никому не приходило в голову, что эта самая, так всех восхищавшая «чистая шерсть» мне, ребенку, который никогда не проводил на одном месте более минуты, в помещении была просто противопоказана! Я буквально исходила испариной, причем мерзкое ощущение от катящегося под платьем пота усугублялось тем, что мельчайшие ворсинки от этой самой «чистой шерсти» щекотали и царапали меня во всех неподходящих местах. Потому «Принцесса» бесконечно чесала и поскребывала различные части тела в самые неуместные для этого минуты.

– Маша! Веди себя прилично! – одергивала меня Бабушка.

Я замирала, несколько секунд мужественно терпя зуд, а затем, изо всех сил стараясь, чтобы этого никто не заметил, снова начинала «чухаться». Особенно мучительно было рукам: узкий рукав не позволял залезть под него всей пятерней и хорошенько поскрести ногтями истерзанную по́том и ворсом кожу.