Мир вне времени - Ларри Нивен

— Тогда мы в дерьме.

— Подожди. Нам нужен новый член экипажа.

— Небольшая поправка: тебе нужны два новых работника. Ты же не собираешься летать с одноруким калекой. Я не могу себе позволить трансплантацию.

Оуэн не пытался предложить мне денег взаймы, понимая, что это будет унизительно.

— А как насчет протеза?

— Железная рука? Нет уж, извините. Он как-то странно поглядел на меня.

— Ну что ж, подождем. Может быть, ты изменишь свое решение.

Оуэн не давил на меня — ни тогда, ни позже, когда я покинул госпиталь и снял квартиру, пытаясь привыкнуть к отсутствию руки. Если он надеялся, что я передумаю, то глубоко ошибался.

Почему?

Я не могу ответить на этот вопрос. Конечно, миллионы людей разгуливают с металлическими, силиконовыми, пластиковыми частями тела. Получеловек, полумашина — и кто же из них настоящий? Нет уж, лучше так. Уж лучше ощущать себя полностью живым, из плоти и крови. Называйте это причудой, если хотите. Подобное ощущение я испытал в квартире Оуэна, в Санта-Монике. Человек должен оставаться человеком; он должен иметь свои привычки, свои особенности, свои личные вещи, дорогие и памятные. Нельзя подражать кому-то еще, пытаться жить чужой безликой жизнью. Личность должна всегда оставаться сама собой.

Калека никогда не забывает о том, что потерял. Мои отсутствующие пальцы чесались. Я убирал несуществующий локоть, «прикасаясь» к острым углам; протягивал руку за вещами и удивлялся, видя их неподвижными на том же месте.

Оуэн иногда заходил выпить стаканчик-другой. Я не предлагал продать ему свою треть корабля, а он не спрашивал.

Как же звали эту девушку? Не помню. Однажды я был у нее в гостях, ожидая, пока она оденется к ужину, и заметил на столе забытую пилочку для ногтей. Я подобрал ее рассеянно и чуть было не собрался поухаживать за своими ногтями, когда вспомнил, что их нет. В раздражении кинул пилочку на стол и промахнулся; инстинктивно попытался поймать ее правой рукой… и поймал!

Я никогда не подозревал в себе каких-либо экстрасенсорных способностей, но сейчас держал эту несчастную пилочку, ощущал ее рукой — будучи в здравом уме и трезвой памяти; провел пальцем по шероховатой поверхности, перевернул ее, подбросил и снова поймал. Телекинез?

— Вот оно — то, чего нам всем не хватает, — сказал Оуэн на следующий день. — Представь себе, какой груз ты сможешь поднять, если потренируешься! Я сегодня же отправлюсь на поиски новичка.

— Но ему придется участвовать в доле на шестой части — вдова Кьюба от своей доли не откажется.

— Не беспокойся, я все улажу.

— «Не беспокойся!» — я помахал у него перед носом огрызком карандаша — единственной тяжестью, которую тогда мог осилить. — Ты думаешь, что телекинез и прочее в этом духе способно заменить живую руку?

— Это даже лучше, чем обыкновенная рука — вот увидишь.

— Ага.

— Что тебе надо, черт возьми, Джил! Твою руку вернуть невозможно. Но зато у тебя появился шанс, пойми! Или ты летишь со мной, или возвращаешься на Землю.

— Я не смогу вернуться. У меня нет денег на обратную дорогу.

— Ну?

— Ладно-ладно. Иди ищи третьего.

Я задумчиво потягивал второй грог. К этому времени все столики были заняты; голоса сливались в сплошной непрерывный гул — наступил час коктейля.

Оуэн уладил это дело; ему удалось завербовать одного паренька по имени Гомер Чандразехар. Кстати, насчет моей правой руки он тоже оказался прав. Люди с похожими дополнительными возможностями способны ощущать пространство на многие тысячи километров. К сожалению, мое ограниченное воображение не простиралось дальше обычной вытянутой руки. Зато пальцы приобрели поистине сверхъестественную чувствительность. Оказалось, что я могу проникать сквозь стены кабины и отыскивать разрыв в цепи; смахивать пыль с лицевого щитка шлема в открытом космосе — да и вообще, демонстрировать чудеса ловкости, какие обычной здоровой руке неподвластны. Благодаря Оуэну я перестал, наконец, чувствовать себя калекой и через полгода смог оплатить счета за лечение и накопить деньжат на дорогу домой.

— Черт возьми, но почему именно Земля? — услышав о моем намерении, раздраженно воскликнул Оуэн.

— Потому что если я восстановлю гражданство, они трансплантируют мне руку — бесплатно.

— Ну… может быть, — с сомнением в голосе откликнулся он.

На Белте тоже существовал банк органов, но запасы его были весьма скудны: правительство взвинтило цены на трансплантанты, понизив, таким образом, уровень спроса и заодно — налоги. А на Земле была система социального страхования и широкий выбор материалов.

Иногда я задумывался о том, каково было истинное мнение Оуэна. Он молчал, зато Гомер высказал все, что думал. «Настоящий белтианин заработает деньги кровным трудом — или вовсе обойдется без… Но не станет просить милостыню».

Может быть, именно поэтому Оуэн не позвонил мне?

Я покачал головой. Не хотелось в это верить.

Комната слегка накренилась влево. Я понял, что уже хорош, и заказал обед. Еда подействовала отрезвляюще. Мне вдруг пришло в голову, что с Оуэном связана половина моей жизни — жизни в качестве белтианца, покорителя космоса. Эти три года действительно казались сейчас длиной в целую жизнь…

Я заказал кофейный грог и наблюдал за его приготовлением: горячий кофе с молоком, приправленный корицей и другими специями, тонкой струйкой выливался в кипящий ром. Это был один из фирменных напитков, бармен готовил его собственноручно. Вторая стадия поминок: швырять деньги на ветер в манере наследного принца.

Но прежде чем выпить, я позвонил Ордазу.

— Вы нашли что-нибудь?

Ордаз внимательно взглянул на мою физиономию. На его лице явно читалось неодобрение.

— Вижу, вы изрядно выпили. Советую вам пойти домой и выспаться. Поговорим завтра.

Я удивился.

— Неужели вы никогда не слышали о белтианских обычаях?

— Простите, не понимаю.

Я объяснил ему правила церемонии поминания покойного.

— Послушайте, Ордаз, если вы вообще ничего не знаете об образе мышления белтианца, то нам стоит это обсудить. Иначе ваше расследование зайдет в тупик.

— Возможно, вы правы. Давайте встретимся завтра в полдень, за ланчем.

— И все же — что у вас?

— Ваш друг прилетел на Землю два месяца назад. Уже тогда его прическа ничем не отличалась от обычной земной.

— То есть, он где-то выжидал два месяца, отращивая волосы…

— Да, я тоже заметил. Кажется, это их традиционная манера—брить голову, оставляя лишь маленькую полоску на затылке, в два дюйма шириной.

— Да. Так повелось с тех пор, как кто-то из них решил, что подвергается меньшему риску во время опасных пилотажсй, если волосы не лезут в глаза. Но Оуэн мог отрастить их в одиночном полете, там, где его никто не мог видеть.