Наследник императора - Александр Старшинов

Конь Диега бесился, бил копытами, а царев брат падал, раскинув руки, и Приск видел, как выскользнул из пальцев дакийского всадника обагренный римской кровью смертельно опасный фалькс. Скориллон ринулся на помощь дяде, но тут же исчез в кровавой сече вместе с конем.

В этот момент все и решилось. Даки отступили и, не сговариваясь, развернулись и пустились в бегство. Это был конец армии Децебала.

Римская конница, преследуя даков, унеслась вперед, прорезав в рядах отступавших широкие кровавые борозды. Те, до кого не дотянулись мечи всадников, продолжали бежать. Беглецы, многие раненые, спотыкались об упавших, скользили на мокрой от крови земле, падали, падали, поднимались. Легионеры настигали их по одному, по двое и убивали. Казалось, римлян охватило исступление, им никогда не утолить жажды крови, не пресытить десницу убийством. Резня эта была сродни безумию. Молчун сообразил, что на земле среди недвижно лежащих тел еще много осталось живых, и теперь норовил каждого дака проткнуть мечом — дабы, притворившись павшим, варвар не смог подняться и ударить легионерам в спину. Однако, даже преследуя беглецов, пехота не решалась сломать строй, и потому римляне настигали только раненых и смертельно уставших. От частых ударов клинки затупились, под ногами валялись тела убитых, шлемы, щиты. Ни о каком сражении уже не было речи. Тех даков, кто остался в долине, примитивно добивали. Неожиданно варвары второго ряда, что шли в бой без доспехов, получили шанс на спасение: они удирали куда быстрее товарищей, да и легионеры в тяжелых лориках не могли их догнать. Счастливцы исчезали под покровом леса и устремлялись к своей столице.

Децебал с немногими спутниками сумел вырваться из гущи сражения. Лишь четверо телохранителей уцелели из всего отряда, вместе с Децебалом ускакали его юные племянники и Везина. У самых ворот крепости их нагнал Бицилис.

Ворота захлопнулись за ними, чтобы римлянам не удалось на плечах бегущих ворваться в крепость. Впрочем, римляне их не преследовали — Траян не рискнул направить в лес ни ауксилариев, ни легионеров, опасаясь засады.

* * *

— Эх, если бы меня кто на руках донес, я бы целый золотой аурей отдал, — пробормотал Кука.

Кроме обычной амуниции легионер волок за собой трофейный фалькс, сику да еще дакийский плащ — отброшенный в сторону во время бегства плащ почти не перепачкался в земле и крови, и Кука прихватил его, памятуя, как настрадался в этих местах зимой от холода. Разумеется, сейчас стояло лето, но по ночам в горах совсем не жарко, и шерстяной плащ пригодится.

— Я тебя не потащу, — отозвался Приск. — Вон, может быть, Молчун согласится.

Молчун, забрызганный кровью с головы до ног, шагал последним.

— Попроси капсариев, — буркнул тот.

Капсарии уже рассыпались по долине, отыскивая среди тел раненых римлян. Там и здесь зажигали факелы: хотя склоны горы еще золотили лучи солнца, в долине темнело.

— А что, это мысль! Лягу и притворюсь, ребята меня на руках донесут. — Кука, недолго думая, улегся рядом с павшим легионером.

— Сначала они обчистят твой кошелек, заберут трофейный плащ, а может быть, и пояс, — предрек Малыш. — Гладиуса точно лишишься.

Такая перспектива Куку явно не устроила.

— Ладно, я сам дойду.

Он стал подниматься и вдруг сказал:

— Погодите! Парень еще дышит! Его малость потоптали. А ранен он, судя по всему, не тяжело.

Приск и Кука выволокли раненого из-под придавившего его сверху мертвого товарища, сняли шлем, влепили несколько пощечин. У Тиресия оказалась при себе фляга, и он дал спасенному глотнуть воды.

— Где я? — спросил тот, с трудом разлепляя слипшиеся от крови губы.

— Радуйся, парень, ты все еще в Дакии. — Кука повернулся к Приску. — Как ты думаешь, мне дадут дубовый венок за спасение римского гражданина?

— Обойдешься, — отозвался Приск. — Ты спас его после боя, а не в бою. Какой легион? — обратился центурион к раненому.

— Первый Минервы, — отозвался тот.

— Давай, потащили парня в лагерь, — Приск подхватил раненого с одной стороны.

— О, бессмертные боги! — взвыл Кука. — Я же хотел, чтобы несли меня. А теперь придется не просто идти, а еще тащить этого типа. А он здоровый. Куда здоровее меня.

— Ну так добей его, чтобы никуда не нести, — предложил Молчун.

— Ты что, спятил? Добить своего?! — возмутился Кука.

— Тогда чего ноешь? Пошли!

Они дотащили парня до палатки легионного медика и уложили у входа — дожидаться скальпеля хирурга.

— Погодите! — окликнул раненый своих спасителей. — Назовите свои имена. Чтобы я знал, кого благодарить.

— Я — Тит Кука, — отозвался спаситель. — А это наш центурион Гай Осторий Приск. Тебя-то как звать?

— Сентий, — назвался раненый.

— Поправляйся, Сентий. Без тебя Сармизегетузу никак не возьмем, — отозвался Кука.

Лето 859 года от основания Рима

Горы Орештие, окрестности Сармизегетузы Регии

Приск тихо ругался себе под нос. Еще три дня назад он мог бы лично явиться к Траяну и с гордостью объявить, что благодаря своей памятливости и уму отыскал дорогу к Сармизегетузе. А теперь тропу вдоль реки не заметит разве что слепой — потому как истоптана она сотнями ног и валяются на ней или же прямо на берегу горной речки умершие от ран даки. Ступай по кровавому следу прямиком к воротам. Теперь просто глупо говорить кому-то: я нашел дорогу…

Однако провести серьезные отряды или повозки с осадными машинами по дакийской узкой тропе было практически невозможно. Двигаться вдоль несущейся с горы безумной речки можно лишь гуськом — по два, максимум три человека. Что хорошо для разведчиков да горцев, для римской армии не подходило вовсе.

Началась работа — обычная на этой войне — рубка леса да перелопачивание грунта. Не воины Рима, а заправские лесорубы да землекопы шли на приступ дакийской столицы. Чтобы построить дорогу, пришлось срывать часть холма — достаточно крутого, по которому храбро карабкались ввысь деревья. Слева получался уступ — справа оставался каменистый берег речки и горный поток. По гребню холма Траян выставил охранение из ауксилариев, тогда как внизу под их присмотром легионеры вгрызались в гору, превращая тропу в широкую дорогу. Работы тут было не на день или два — легионеры махали кирками и лопатами даже в темноте при свете факелов.

* * *

Через три дня после битвы Адриан, явившийся поглядеть на работы вокруг Сармизегетузы (Траян так еще и не нашел места, где именно надлежало принять участие в осаде Первому легиону), приметил знакомую фигуру среди фабров.

— Филон, — Адриан остановил суетящегося грека. — Чем ты здесь занят?