Сказки немецких писателей - Новалис

— Ошибаешься ты, юноша!

И была в словах тех сила оглушительная, подхватила она странника да и наземь опрокинула. Ну, а он, как ни в чём не бывало, сделал вид, будто сам собрался отдохнуть тут, на самом краю пропасти, усмехнулся так язвительно и молвил будто сам себе:

— Может, я и впрямь убил кого, да и сам того не заметил?

Поднялась тут буря бурная:

— Ты раздавил червя неосторожным шагом!

Но юноша ответил с равнодушием спокойным:

— Теперь мне ясно, я всё гадал, какой это дух со мной говорит — добрый или злой? А это просто дух-насмешник. Вот уж не думал, что вокруг нас, смертных, и такое водится.

Загрохотало-загремело всё вокруг, заклокотало в призрачных высотах:

— Теперь уж ты не тот, что прежде, юноша, который мнит, что сердце бьется в согласье полном с природою, не тот, что прежде, коль скоро жизнь чужая тебе ничтожной видится лишь оттого, что дух твой не приемлет чужие горести, страдания чужие.

— Ах, вот что ты имел в виду, — ответил юноша, нахмурив лоб в раздумье, — но тогда сотни, тысячи раз я совершал преступления, подобно всем смертным, которые ежесекундно уничтожают бесчисленное множество мелких тварей, не ведая и не помышляя об этом.

— Но ты-то был предупрежден! А может статься, было у того червя особое предначертанье в нескончаемом потоке свершений и деяний?!

Поникнув головой, ответил юноша:

— Неведомо сие мне и не дано узнать уж никогда. Признаюсь, да, покуда шёл по лесу я, свершил немало таких же преступлений, как то убийство, предотвратить которое стремился ты. Но как, скажи, я смог навлечь беду на родину мою? Ведь я просто шагал по лугу, объясни мне, как же это быть могло?

— Ты видел бабочку? — вопросил голос громовой. — Она порхала справа от тебя.

— Порхало много их, и та, наверное, которую имеешь ты в виду.

— Порхало много! Тебе лишь стоило вздохнуть чуть-чуть, и вот уж многие сбивались с верного пути, но ту, которую имел я в виду, ты гнал неистовым дыханием своим, и ей пришлось лететь без устали вперед, пока не добралась она до золотой решетки, что окружает королевский парк. От этой бабочки в назначенное время родится гусеница, и через год, однажды жарким летним вечером, эта гусеница окажется на голове юной королевы и поползет по её белокурым волосам, и. королева оттого проснется резко, и сердце у неё от страха тут замрет, ну, а дитя, которое она под сердцем носит, зачахнет, и потому всё королевство уж не достанется законному наследнику, а перейдет во власть брата короля, а тот — коварный, хитрый и жестокий от природы — повергнет свой народ в смятенье и отчаянье, он разожжет междоусобную войну и тем нарушит безмятежное спокойствие твоей страны. И во всём этом будет виноват не кто иной, как ты, юноша, неистовое дыхание которого загнало бабочку так далеко, к златым воротам замка.

Пожал юноша плечами:

— Вполне возможно, дух незримый, что так оно всё и произойдет, как ты предсказываешь, мне нечего тебе на это возразить, ведь на земле всё связано, и часто чудовищные последствия могут проистекать из малого, а потом снова из этого чудовищного воспоследует малое.

Но почему я должен верить именно этому предсказанию, коль не сбылось то последнее, что предвещало мне гибель после восхождения на вершину горы?

— Кто сюда поднялся, — раздался снова жуткий голос, — тот должен и спуститься, если ему ещё охота побыть среди живых людей. Подумал ты об этом?

Вскочил тут юноша и кинулся было к спасительной тропинке, что ведет вниз, но ужас охватил его в тот миг, когда увидел пред собою ночь кромешную, и понял он тогда — не одолеть ему без света рискованного спуска: и тогда, чтобы набраться свежих сил наутро, он снова лег на краю пропасти, всей душою мечтая о том, чтобы сон поскорее сомкнул ему вежды и принес желанное отдохновение. Долго лежал он так без движения, не спалось ему: не давали тревожные мысли ему покоя, страх неведомый давил на сердце, а перед глазами всё стояла пропасть разверзшаяся, через которую проходит дорога домой, к людям. И почувствовал он, так уверенно шагавший доселе по жизни, как зарождается сомнение смутное, — всю душу ему эти муки истерзали, и не в силах более мучений сих переносить, он решил что лучше уж сейчас идти навстречу неизбежному, чем терпеть такую неизвестность до утра. И не дожидаясь, пока утро принесет с собою благодать, поднялся он снова, чтоб свершить отчаянную попытку спуститься во мраке, на ощупь, полагаясь только на свою силу и ловкость. Но едва ступил он в темноту, как понял всем своим существом, что участь его предрешена и приговор судьбы свершиться должен скоро. И в гневе неизъяснимом крикнул он в небеса:

— Дух неведомый! Трижды ты меня предостерегал, трижды я не слушал тебя, дух, ты сильнее меня, и я покоряюсь тебе, но, прежде чем ты уничтожишь меня, явись передо мной!

И в темноте ночной раздался глас, который всё звучал — и близко и далеко, он облаком густым окутал всё вокруг и тут же в даль далекую устремился:

— Нет на земле такого смертного, кто видел бы меня. Но называет всяк меня по-разному: для суеверных я — предначертание, для дураков я — просто случай, а для верующих — Бог. Ну, а для тех, кто мудрым мнит себя, я — сила, что была в начале всех начал, та сила, что, пройдя чрез все свершения, уходит в вечность.

— Мой час настал, так будь же проклят ты! — воскликнул дерзко юноша в отчаянье последнем перед смертью. — Пусть так, ты — сила, что была в начале всех начал, ты — сила, что, пройдя чрез все свершенья, уходит в вечность, и оттого случилось всё, как и должно было случиться: мне суждено было пройти чрез лес и там убийцей стать, мне суждено было чрез поле перейти и тем смутить покой страны моей, мне суждено было взобраться на скалу, чтоб смерть найти здесь, — всё вопреки твоим предначертаньям. Так отчего же мне дано было услышать их, твои предупрежденья — трижды, — коль не принесло всё это пользы мне? Неужто и это предначертано мне было? И почему — о, что за страшное глумленье! — ну, почему в мой смертный час мне суждено взывать к тебе и вопрошать в бессилье «почему?»?

И юноше почудилось тут вдруг, что там, в далеком темном небе, ему был дан ответ, серьезный, горький,