Тактика победы - Михаил Кутузов

Наконец Гюдень приблизился, и об этом мы узнали 23-го ноября (5-го декабря) в полдень; тотчас же отдали приказание об отступлении прямо войскам, минуя начальников. Адъютанты императора и Кутузова поскакали галопом: «Отступайте, проходите город и через мост!» и проч. Все устремилось к городским воротам, которые вскоре были закупорены; к счастью, у нас совсем не было обозов и мы избавились от орудий и зарядных ящиков.

Арьергард бросили на произвол судьбы, но ему все-таки удалось достигнуть Годингена без особых затруднений, и армия собралась в Галаче.

Это маленький городок, в середине которого находится один из самых красивых замков императора австрийского. Там остановились императоры со всей их свитой, и это был единственный дом, к которому наши солдаты отнеслись с уважением; все же прочие дома и окрестности были разграблены. Трудно поддерживать строгую дисциплину среди 70 000 солдат, умирающих от голода.

На другой день, по прибытии нашем в Галач, император и получивший наконец отвращение к Вейротеру, лишил его, хотя и немного поздно, своего доверия, и последний получил даже, как меня уверяли, повеление не показываться больше на глаза императорам.

Обязанности генерал-квартирмейстера армии снова возложили на генерала Сухтелена, от которых, собственно говоря, он никогда не был удален, и мы начали дышать.

Император Александр со своей свитой находился на иждивении австрийского императора, так как при нем не было ничего, кроме одного лакея. Хотя и очень огорченный всем тем, что произошло, и предшествующим поведением австрийцев, он сдерживался и не выказывал неудовольствия на то, чем был обязан своим несчастным союзникам; но он один только умел сдерживаться. Все, что его окружало, ожесточалось против союзников со столь же неуместною, как и неприличною язвительностью.

Между тем император Франц вел с Наполеоном переговоры о мире; уполномоченные не могли прийти так легко к соглашению, как государи, и император французов выразил желание иметь свидание с императором австрийским; последний прибыл на бивак авангарда близ Уршица. Там согласились об условиях мира, который вскоре был заключен и который не стоил Австрии таких жертв, как этого должно было ожидать.

Так окончилась эта война, начавшаяся в Швабии и завершившаяся в Венгрии, не продолжавшаяся трех месяцев и отмеченная за этот короткий промежуток времени самыми интересными и решительными событиями. Во время нее дали три генеральных сражения и более двадцати боев.

После заключения мира нас отправили в Россию. Двигаясь на Волынь и в Подолье, мы перерезали Венгрию и Галицию и прошли через Тирнау, Нейтру, Риму, Шембак, Юссафу, Токай Кашау, Эперьеш, Барнфельд, Дуклу, Лемберг и Броды.

Венгры, нация гордая, но благородная, чувствительная и добрая, приняли русских с широким и радушным гостеприимством. Офицерам оказывали всевозможное внимание, продовольственных припасов им и солдатам отпускалось больше, чем нужно было для приготовления пищи; независимо от рационов, отпускавшихся австрийским правительством, каждый горожанин, каждый крестьянин старался поделиться всем, что имел, с тем, кого судьба привела расположиться у него.

Но это изобилие сделалось также роковым для нашей армии, и тем больше, что в наших пределах продовольственные распоряжения были так дурны, что мы оставались несколько дней без хлеба.

Этот переход от довольства к лишениям, сверхъестественная усталость, пережитая нами, и постоянное расположение зимою на биваках вызвали вскоре эпидемические болезни, известные под названием госпитальной лихорадки. Четверть армии пострадала от нее, и так как у нас заботились о здоровье солдата не больше, чем о продовольствии, то не было подготовлено ни госпиталей, ни госпитальных вещей; больные складывались в частных домах, и многие сделались жертвами недостатка ухода, медикаментов и даже пищи.

Эта беззаботность о судьбе солдата, забвение всего, что может облегчить его лишения, кончились обострением между подчиненными и начальниками. Когда я посетил в Дубно то, что называлось госпиталем, несколько человек горько жаловались на лишения, в которых их оставили.

Я считаю долгом прибавить ко всему тому, что я написал выше о кампании 1805 года и об Аустерлицком сражении, два письма, написанные по-французски генералами Милорадовичем и Кутузовым; они очень интересны в нескольких отношениях. Письмо генерала Милорадовича является образцом хвастовства, изложенным в самом смешном виде; письмо Кутузова написано немного лучше, но наполнено орфографическими ошибками, несуществующими оборотами и является образцом постоянной острой иронии, прекрасно рисующим злой и хитрый характер автора.

Предуведомление издателя

Записки Ланжерона, преисполненные местами высокого исторического интереса, на тех страницах, где он пишет о главнокомандующих русской армией, действовавшей против турок, сильно грешат против исторического беспристрастия. Автор то и дело сгущает краски, когда пишет о личности и действиях того или другого главнокомандующего, что можно легко доказать фактами и подтвердить сведениями из других источников. Что касается Кутузова, рассмотрим подробно некоторые факты и обвинения, выдвинутые Ланжероном, текст которого печатается без всяких сокращений.

По словам Ланжерона, Кутузов всем своим успехом обязан только одному счастью. «В сущности, – пишет он, – его офицеры и его армия спасли обе Валахии и пленили неприятельскую армию с 70 пушками». Заключение мира в апреле 1812 года изображается в записках таким образом: «Счастье и тут помогло ему»; «К нашему большому удивлению и радости, мир был заключен Кутузовым в конце апреля»; «Этот мир будет для меня загадкой»; «Если бы не постоянное счастье России, а также и Кутузову, торжествовавшему при всех обстоятельствах, […] мир никогда бы не был заключен».

Ланжерон указывает, что ошибки Кутузова состояли в том, что он «в ноябре месяце [1811 г.] не подписал мира на поле сражения»; 4 января 1812 г. Ланжерон предложил Кутузову «перейдя Дунай, взять Рущук», на что Кутузов не согласился и в апреле 1812 г. заключил мир.

Ланжерон пишет: «Кутузов был осужден двором», «Ему не дали ни чина фельдмаршала, ни ленты Св. Георгия I степени, которую он мог просить по статуту», «Император [Александр I] никогда не выносил его [Кутузова]».

Кутузов, по словам Ланжерона, «пьянствующий и беспутный старик»…

Не входя в рассмотрение вопроса, насколько грехи Кутузова вредили России, мы совершенно беспристрастно можем сказать, что Кутузов в апреле 1812 г. перед вторжением Наполеона сохранил в полной целости для России всю Дунайскую армию (не потеряв ни одного солдата на предлагаемый Ланжероном штурм Рущука) и заключил с Турцией почетный для России Бухарестский мир в самое нужное и необходимое для Отечества время.