Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

За минувший год капитан Джеймс Мастер изменился. Его взгляды и убеждения остались прежними, но он закалился в боях и превратился в опытного офицера. Возможно, дело было не только в этом. Если неудачный брак в Лондоне принес ему толику личной горечи, то последний год научил его многому о пределах доверия к людям вообще. И он познал это не в пылу сражения, но на примере хладнокровной выдержки человека, которого теперь боготворил.

В минувшем декабре, после того как его необученные отряды были изгнаны из Нью-Йорка красномундирниками, Джорджу Вашингтону было бы простительно предаться отчаянию. На его место метили двое товарищей – генерал Ли, которому он доверил укрепления Нью-Йорка, и Гейтс из долины Гудзона. Оба они являлись офицерами британской армии и полагали, что смыслили в военном деле больше его. Даже те неподготовленные отряды, которыми он располагал и навербованные за какой-то календарный год, могли покинуть его к исходу месяца. Другие даже не ждали и дезертировали вовсю. Если не брать в расчет пары стычек, то его армия была унижена, частично захвачена в плен и неуклонно сокращалась. Когда сезон кампании завершился, остатки его войска разбили лагерь за рекой Делавэр, противоположный берег которой надежно охранялся суровыми гессенскими воинами. Не оценив взглядов Хау на аристократичность военного сезона, Вашингтон опасался, что, если Делавэр замерзнет, британский главнокомандующий перебросит войска на юг и переведет через реку всю свою армию.

– Что бы ни делал Хау, – сказал он Джеймсу, – мы должны показать себя, пока солдаты не разбежались.

Боевой дух патриотов отчаянно нуждался в укреплении.

По крайней мере, у них был талант к конным набегам. Джеймс поучаствовал в нескольких рейдах. Они не только досадили врагу, но и принесли информацию. В округе было полно лоялистов, сотрудничавших с гессенцами. Их не пришлось специально запугивать – хватило рослой фигуры Джеймса с пистолетом в руке, и вот один перетрусивший фермер сообщил ему следующее: «Гессенцы перебрались в Трентон. Сотен четырнадцать. Там все как на ладони, никаких насыпных валов. Ваши дезертиры сказали им, что вы собираетесь напасть, но их командир презирает вас и отказывается возводить укрепления».

У них было мало бойцов – осталось около пяти тысяч, и треть ни на что не годилась. Но в начале декабря, слава богу, подтянулись две тысячи человек генерала Ли; за ними – пятьсот от Гейтса, и еще тысяча – из Филадельфии. Скромно, но достаточно. Однако экипировка была скверной. Боеприпасы имелись, на каждого приходилось как минимум по шестьдесят пуль и вдоволь пороха, но обмундирование пребывало в плачевном виде. Многие бойцы остались без сапог и маршировали по снегу и льду, обернув ноги тряпьем.

Невзирая на эти трудности, Вашингтон задумал дерзость. Они ударят через реку – зимней ночью – и застанут гессенцев врасплох.

– Мы сделаем три перехода, – растолковал он Джеймсу. – Один – диверсионный, второй – с подкреплением. Но главные силы почти в две с половиной тысячи человек перейдут со мной, поспешат к Трентону и ударят перед рассветом. Нас будет больше, чем гессенцев, так что шанс есть. Если повезет, то потом мы объединим все три группировки и заодно атакуем Принстон.

Ну и ночка выдалась! Они собрались на Рождество, в полдень. В сумерках из укрытий доставили на берег реки транспорт: для пушек и лошадей – большие открытые паромы, для людей – даремские лодки с высокими бортами. Друг друга опознавали во тьме по паролю «Победа или смерть». Река была узкой, но сплошь в плавучих льдинах. Когда стало совсем темно, ветер погнал по ней рваные волны. Пошел мокрый снег, затем начался ледяной дождь.

Вашингтон отправился с первой лодкой, чтобы присматривать за высадкой. Джеймс был рядом. Сквозь ненастье и мрак он едва видел собственную руку, если поднять к лицу. Все, что он слышал, – дробный перестук градин и удары льдин о высокие борта лодки.

– Собачья погода, Мастер, – буркнул Вашингтон.

– Одно хорошо, сэр, – сказал Джеймс, – гессенцам и в голову не придет, что мы явимся в такую бурю.

Промокшие до нитки, они наконец взобрались на дальний берег, отослали лодку назад и принялись ждать следующую партию. Хотя это не заняло много времени, Джеймсу показалось, что прошла целая вечность. И действительно, Вашингтон планировал переправить все войско, пушки и лошадей к полуночи, но его отважный переход через Делавэр завершился лишь в три часа утра; две тысячи четыреста человек сумели построиться в две маршевые колонны, чтобы потратить остаток ночи на поход к открытому городку Трентон.

Тронувшись в путь, Джеймс не смог удержаться от мрачной мысли: если он переживет это приключение и внуки спросят, каково ему было переходить с Вашингтоном через Делавэр, он честно ответит: «Мы ничего не видели».

Ледяная морось перешла в снегопад. Джеймс, ехавший рядом с колонной, осознал, что кровоточащие ступни босых людей оставляют в снегу небольшие и темные кровавые следы. Но во мраке звучали и подгоняли идущих ободряющие слова – Вашингтон бормотал их, разъезжая вдоль строя. На рассвете они достигли аванпостов трентонского лагеря.

Сражения часто вспоминаются путано. Но кое-что запомнилось Джеймсу очень четко: Вашингтон, лично ведущий бойцов на аванпосты; вымуштрованные гессенцы, застигнутые врасплох, исправно отступающие и палящие на ходу. Трентон при сером свете раннего утра: две широкие улицы, деревянные домики там и тут – до странного мирные, несмотря на внезапную схватку.

В запале он едва обращал внимание на свист пуль, зато с гордостью отмечал, что патриоты дерутся на славу. В начале главных улиц они с удивительной скоростью поставили пушку и осыпали гессенцев крупной картечью. Орудийный расчет быстро пресек отступление неприятеля на Принстон. После жаркого боя основные силы гессенцев оказались заперты во фруктовом саду, и девятьсот человек сдалось.

К середине утра все было кончено. Днем же, узнав, что двое других военачальников не сумели перейти Делавэр, Вашингтон благоразумно отступил за реку.

Но гессенцы были разбиты. Сотни солдат угодили в плен. Новости о победе Вашингтона стремительно разошлись по тринадцати колониям, восхитили конгресс и воодушевили каждого патриота.

В следующие месяцы пришлось туго, но терпимо. Джеймс стал лицом, приближенным к Вашингтону, и пришел к пониманию того, что вождь столкнулся не только с внешними трудностями: нехваткой припасов, дезертирством, шпионажем и проблемами годичной вербовки. Втайне, несмотря на кажущееся бесстрастие, его снедали уныние и тревога. То, что генералу пришлось преодолеть и этот внутренний раздор, наполнило Джеймса еще большим восхищением.

В марте из Виргинии приехала миссис Вашингтон, и общий боевой настрой заметно укрепился. Если генерал держался холодно и отчужденно, то Марта Вашингтон была сама сердечность. Она приглашала к столу даже самых младших офицеров, как будто все они были одной большой семьей. Будучи в числе богатейших женщин Виргинии, она часами ухаживала за больными и ранеными. За весну 1777 года Джеймс стал настолько предан своему командиру, что Вашингтон сделался ему как бы вторым отцом. А генерал отвечал симпатией и доверием.