Лекарь. Ученик Авиценны - Ной Гордон

— Мне нужно так поступить. Но я не отрекаюсь от Тебя, — вот что он сказал.

* * *

Однако же, взобравшись по множеству каменных ступеней и оказавшись снова в своей комнате, он уже не чувствовал себя так уверенно.

Роб водрузил на стол квадратик отполированной стали, который служил ему зеркалом для бритья, поднес нож к волосам, длинными прядями свисавшим над ушами, и старательно подрезал до тех пор, пока не осталось то, что называется пейсами — церемониальными локонами.

Потом разделся и, робея, натянул цицит. В это мгновение Роб не удивился бы, если б его поразил гром. Так и казалось, что плетеные кисточки сами поползли по его телу. Надевать длинный черный кафтан было уже не так страшно. Всего лишь верхняя одежда, никак не связанная с их Богом.

Вот бородка оставалась реденькой, тут спорить не приходилось. Пейсы он уложил так, чтобы они свободно свисали из-под похожей на колокол еврейской шляпы. Кожаная шляпа оказалась очень кстати — заметно, какая она старая, как долго ею пользуются.

И все же, покинув комнату и выйдя снова на улицу, он сознавал, что все это — чистое безумие. Ничего из его затеи не получится. Так и ждал, что всякий, кто только ни взглянет на него, станет покатываться со смеху.

«А ведь мне нужно придумать имя», — спохватился Роб.

Негоже называться Ройвеном Цирюльником-хирургом, как его звали в Трявне. Дабы преображение выглядело правдоподобным, нельзя брать искаженное евреями произношение его имени, за которым скрывался гой.

Иессей…

Это имя запомнилось ему с тех пор, как мама читала вслух Библию. Доброе имя, с которым не стыдно жить. Имя, которое носил отец царя Давида.

Для отчества он выбрал Беньямин — в честь Беньямина Мерлина, который показал ему, пусть и непреднамеренно, каким может быть настоящий лекарь.

Он станет всем говорить, что происходит из Лидса, решил Роб, потому что хорошо запомнил дома, в которых жили тамошние евреи, а о самом городе и его окрестностях мог рассказать в мельчайших подробностях, если возникнет в том нужда.

Он подавил желание повернуться и бежать прочь со всех ног — к нему приближались три священника, и среди них Роб с ужасом узнал своего вчерашнего сотрапезника, отца Тамаса.

Вся троица прошествовала мимо неспешным шагом, погруженная в глубокомысленную беседу. Роб заставил себя подойти к ним ближе.

— Мир вам, — сказал он, поравнявшись с ними.

Один из священников-греков скользнул по еврею полным отвращения взглядом, затем вернулся к разговору со спутниками, так и не ответив на приветствие.

Когда они прошли, Иессей бен Беньямин из Лидса расплылся в улыбке. Свой путь он продолжил уже спокойнее и с заметной уверенностью, прижимая ладонь к правой щеке, как шествовал, бывало, по Трявне рабейну, если погружался в задумчивость.

Придя в середине дня в караван-сарай, он, невзирая на все изменения своей внешности, все еще чувствовал себя Робом Джереми Колем. Составлялся большой караван в Иерусалим, и на огромном дворе бурлила жизнь: сновали туда-сюда погонщики с гружеными верблюдами и ослами, какие-то люди оттаскивали повозки, чтобы они не выбивались из общего ряда, в опасной близости мелькали копыта гарцующих под всадниками коней, животные ревели и ржали от возмущения, а доведенные до бешенства люди громкими голосами ругали скотину и друг друга. Единственное затененное место, с северной стороны складов, захватил себе отряд рыцарей-норманнов; они спешились, расположились поудобнее и пьяными голосами орали оскорбления в адрес прохожих. Роб не был уверен, те ли это самые, что убили Мистрис Баффингтон, но вполне могло быть и так, потому он с отвращением обошел их стороной.

Роб присел на тюк молитвенных ковриков и стал наблюдать за главным начальником караванов. Караван-баши был плечистым турецким евреем в черном тюрбане, напяленном на замасленные волосы, в которых еще можно было разглядеть намек на их прежний рыжий цвет. Симон говорил, что этот человек, именем Зеви, совершенно незаменим, если надо организовать спокойное и безопасное путешествие. Неудивительно, что перед ним все трепетали.

— Чтоб тебе не знать радости! — гремел Зеви на какого-то бестолкового погонщика. — Проваливай с этого места, глупец! Уведи отсюда свою скотину — разве не отведено ей место после той, что принадлежит черноморским купцам? И что, я тебе уже не говорил этого целых два раза? А ты все равно не способен даже запомнить место, которое отведено тебе в караване, о сын шакала!

Робу казалось, что Зеви был во всех местах одновременно: он улаживал споры между купцами и перевозившими товары приказчиками, советовался с мастером караванщиком о выборе наилучшего маршрута, проверял документы на груз.

Пока Роб сидел, созерцая происходящее, к нему бочком подошел какой-то перс, невысокий человек, такой худой, что у него даже щеки запали. По крошкам, приставшим к бороде, можно было заключить, что на завтрак у него сегодня была просяная каша. На голове красовался грязно-оранжевый тюрбан, по размеру слишком маленький.

— Куда путь держишь, иудей?

— Надеюсь скоро отправиться в Исфаган.

— А, в Персию! Тебе нужен проводник, эфенди?[107]Я ведь родом из города Кум, оттуда рукой подать до Исфагана, а на пути мне известны каждый камешек и каждый кустик.

Роб помолчал в нерешительности.

— Всякий другой поведет тебя кружным путем, трудным, вдоль побережья. Потом надо будет перевалить через Персидские горы[108]. А все потому, что они страшатся короткого пути через Большую Соляную пустыню. Я же могу провести тебя через пустыню от колодца к колодцу, и разбойников мы минуем.

Роб испытывал сильное искушение согласиться, памятуя, как хорошо послужил ему Шарбонно, однако в этом человеке была какая-то скрытность, неискренность, и в конце концов Роб покачал головой.

— Если ты передумаешь, господин, — сказал перс, пожав плечами, — я готов служить проводником, тебе недорого это станет.

Мгновение спустя один из высокородных паломников-норманнов, проходя мимо тюка, на котором сидел Роб, споткнулся и рухнул на юношу.

— Ах ты, тварь! — вскричал он и плюнул. — Еврей проклятый!

Роб вскочил, кровь прилила к лицу. Он видел, что норманн уже тянется к мечу.

И тут между ними оказался Зеви.

— Тысяча извинений, господин мой, тысяча извинений! С этим парнем я сам разберусь. — И отогнал Роба подальше, толкая его перед собой.