Законник - Василий Горъ

…Нет, привалы, конечно же, были. Только после двух-двух с половиной часов безостановочной езды тряской рысью или галопом они пролетали, как одно мгновение. И мне казалось, что я оказываюсь в седле чуть ли не раньше, чем с него слезаю!

К физической усталости добавлялась усталость моральная: одна мысль о том, что до Арнорда еще о-го-го сколько, и что все это время мне придется обходиться без горячей ванны, убивала наповал. Точно так же, как и недосыпание — с каждым днем боль в мышцах становилась все сильнее и сильнее, и день на третий стала настолько невыносимой, что я, оказавшись в походном шатре, часами не могла найти положение, в котором бы удавалось заснуть.

Отдыхать в медитативном трансе тоже не получалось: пока я контролировала свое состояние, мышцы кое-как расслаблялись. Но когда измученное сознание проваливалось в сон, а тело по привычке пыталось перевернуться на бок, я просыпалась. И долго вспоминала нехорошими словами отца, графа Дартэна Ратского и воинов Тайной канцелярии Онгарона, наверняка двигающихся следом за нами…

…От массажа, который наверняка успокоил бы боль в натруженных мышцах, я отказывалась. Сама: от меня пахло. Вернее, даже не пахло, а воняло — к так и не выветрившемуся 'аромату' пыточных подвалов Башни добавился едкий запах лошадиного пота, запах мокрых немытых волос и смрад от гниющих кожаных шнурков начавшего ржаветь ламмеляра.

Что самое обидное, воняло только от меня: и Ронни, и его двужильные воины мылись! Каждый день! Без какого-либо принуждения прыгая в ледяную воду горных речек и ручьев! А еще умудрялись стирать белье и ухаживать за своим оружием и доспехами…

…В общем, когда мы добрались до берега Чиграка, и я поняла, что это — лишь только половина дороги до Арнорда, по моим щекам сами собой покатились слезинки.

Видимо, выражение той части моего лица, которую не закрывал барбют, было достаточно красноречивым, так как Ронни, подъехав ко мне вплотную, виновато пробормотал:

— Переправляться по Элкорскому мосту я счел небезопасным: на подъезде к нему нас не могут не ждать люди графа Ратского. Здесь — другое дело… Да ты не волнуйся — во-он за тем холмиком валяется здоровенное бревно. А в нем припрятана лодка. Даже ног не замочишь…

Я выставила перед собой ладонь, демонстративно посмотрела на собравшуюся на ней лужицу из дождевой воды и вымученно улыбнулась:

— По-твоему, на мне есть хотя бы одна сухая тряпка?

— К вечеру мы доберемся до постоялого двора 'Горелый каравай', и…

— Может, не стоит? — перебила его я. — Постоялый двор — это люди. Люди — это сплетни… Сплетни — это… В общем, Эгер Костлявый и Снежные Барсы про тебя не забыли…

— Ну и что? Дневку мы сделаем все равно: во-первых, тебе нужно отдохнуть, а, во-вторых, в Элкор должны были прислать почтового голубя…

'Не отдохнуть, а выкупаться, согреться и переодеться во что-нибудь сухое и чистое…' — мрачно подумала я. Но вслух сказала совсем не это: — Я надеюсь, ты поедешь туда не сам?

Ронни отрицательно помотал головой и улыбнулся:

— Пайка пошлю: пока мы не доберемся до Арнорда, я от тебя — ни ногой…

…Когда перед моим лицом возникли массивные ворота 'Горелого каравая', я почти ничего не соображала. Поэтому, оказавшись на земле, принялась искать место, куда Ронни постелил сухой плащ. Плаща поблизости не оказалось. Как и кучи свеженарубленного лапника. Поэтому, решив, что уже вечер и что воины вот-вот поставят шатер, я впала в сонное оцепенение.

Невнятный гул, добавившийся к шелесту дождя и чавканью копыт, меня не беспокоил: единственное, чего я хотела в тот момент — это упасть. Куда угодно, хоть в грязь — лишь бы лежать, вытянув ноги. И не чувствовать тяжести доспехов, пригибающих меня к земле. Поэтому смысл предложения, сказанного мне Ронни, я не поняла:

— Пойдем наверх — насчет комнат я договорился…

Не дождавшись ответа, граф Аурон вгляделся в вырез моего барбюта, что-то пробурчал, и я вдруг почувствовала, что из-под меня выдернули землю!

Только я подняла голову, чтобы понять что со мной происходит, как задние поверхности обоих бедер обожгло болью, а левую икру свела сильнейшая судорога. И я, не сдержавшись, застонала…

— Что случилось?.

— Судорога. Ноги свело… — с трудом разжав зубы, пробормотала я.

— Ясно… — выдохнул он, и скрипнул зубами. — Расслабь ногу и потерпи еще чуточку, ладно? Сейчас я отнесу тебя в комнату, потом распоряжусь насчет бочки с горячей водой, а когда ты согреешься, все-таки тобой займусь…

…Часа через полтора я лежала на чистых простынях, в чистой нижней рубашке и штанах, млела от запаха своих собственных чисто вымытых волос, и изо всех сил старалась не шевелиться — распаренное тело почему-то превратилось в один сплошной нерв. И отвечало вспышкой боли на любое движение. Но это нисколько не портило мне настроения — во-первых, я была чистой! Во-вторых, в комнате было ЖАРКО! В-третьих, на мне была сухая одежда. И, в-четвертых, кубок вина, принятый на пустой желудок, ощутимо туманил мне рассудок…

Ронни вошел без стука. Видимо, пообщавшись с выносившей воду служанкой. И, закрыв дверь на щеколду, поинтересовался:

— Сопротивляться будем?

'Мама так говорит…' — вспомнила я. И промычала что-то вроде 'Нет!'

Видимо, он меня понял, так как через мгновение уселся на край кровати и по-хозяйски задрал вверх мою нижнюю рубашку.

Я слегка покраснела: в отличие от схрона в комнате горело несколько свечей. И он видел мое тело!

'В прошлом году ты была куда менее стеснительной…' — сказала себе я. Потом представила себе, что мне придется пережить, пока Ронни будет разминать окаменевшие мышцы, и ужаснулась…

…Первое прикосновение оказалось легким, как дуновение ветерка: его ладони просто легли на мои плечи и начали прогревать кожу. Мне стало не по себе — это больше напоминало не массаж, а ласку. Впрочем, через несколько минут ладони начали двигаться, надавливания и поглаживания стали чуточку жестче, и я, почувствовав, что он проминает мышцы, слегка успокоилась. Кстати, боли не было. Совсем: Ронни каким-то образом ощущал тот предел, за которым его прикосновение могло стать болезненным. И умудрялся балансировать на самой грани.

Плечи, шея, спина, стопы, икры — под его пальцами я постепенно расслаблялась, и вскоре дошла до состояния, когда не ощущала ничего, кроме легкого покалывания в уже размятой спине, и жара во всем теле.

Чуть хуже было с сознанием — вино ударило в голову, и я периодически ловила себя на мысли, что все хуже и хуже контролирую свои эмоции.

Момента, когда Ронни принялся массировать мои ноги выше коленей, я не уловила. Просто в одно мгновение поняла, что мои икры замотаны в одеяло, а его руки разминают мышцы внутренней и задней поверхности левого бедра! Вспышка желания и накатившая за ней волна жгучего стыда оказались такими острыми, что я вытаращила глаза, уперлась руками в кровать, чтобы вскочить на ноги, и… замерла, услышав ехидный смешок: