Предчувствие чуда - Энн Пэтчетт

– Потому что он больше не принадлежал им, – ответила доктор Свенсон. – Он был мой мальчик.

Марина не стала возражать. Какой смысл спорить? Она поклялась бы чем угодно, что Пасха был ее.

– Мы с Андерсом уедем завтра утром.

– Отвезите доктора Экмана в Манаус, если хотите, или пускай его отвезет кто-нибудь еще. Вы нужны мне здесь.

– Я уеду с ним, – сказала Марина.

Доктор Свенсон отмахнулась:

– Не получится. Поверьте мне, вы долго там не задержитесь. Вы изменились. Вы предали своего босса и продолжите его предавать, а такие, как вы, не прощают себе измены. Когда-то я тоже переменилась, пусть это было давным-давно. Я последовала сюда за своим учителем. Думала, что приехала только на одно лето. Так что я знаю, как это бывает.

– Со мной все будет не так.

– Конечно не так. Ничего не происходит одинаково. Я была совсем не такая, как доктор Рапп, однако пришла на его место. Вы не походите на меня, но подождите, вернетесь сюда, и поймете, что ваше место – здесь и нигде больше.

Марина подошла ближе и остановилась возле кровати:

– Доброй ночи.

– Вы вернетесь, – сказала доктор Свенсон. – Но не заставляйте меня долго ждать. У нас нет вечности в запасе, а работы еще много. Пасха тоже вернется, не сомневайтесь. Может, даже завтра. Когда все заснут, он украдет каноэ и сбежит. Дорогу домой он знает. Пасха не затаит на вас обиду за предательство. Ведь он ребенок. Он простит нас.

Но Марина помнила, каким было лицо Пасхи, когда Андерс отдавал его хуммокка. И сомневалась в правоте доктора Свенсон.

– Доброй ночи, – повторила она и прикрыла дверь хижины.

Когда Марина вернулась в лабораторию, Ален Сатурн сообщил, что Андерс пошел принимать душ. Томас искал в кладовой коробку, куда сложили его вещи, в надежде, что не все их растащили.

Нэнси и Буди сидели там же, уставившись в пол.

– Он сказал, что у него до сих пор случаются приступы лихорадки, – сказал Ален. – Постарайтесь, чтобы он нормально выглядел, когда будет садиться в самолет. Вас не пустят в Штаты, если заподозрят малярию.

– У него может быть малярия? – спросила Марина.

Доктор Буди посмотрела на нее, но промолчала.

– Мы в тропиках, – ответила Нэнси. – Малярия может быть у кого угодно.

– Кроме нас, – добавила доктор Буди.

Марина вернулась к себе на веранду. Вымылась в тазу и облачилась в ночную рубашку миссис Бовендер. Рубашка уже успела запачкаться, но в сравнении с платьем лакаши все равно казалась свежей, как едва распустившийся цветок эдельвейса. Без Пасхи здесь было скверно. Марина открыла его ящик, который вернули сюда вместе с койкой. Там, под перьями и камнем, похожим на глаз, лежало письмо от Андерса, в котором тот обещал вознаграждение всем, кто поможет Пасхе приехать в Миннесоту к Карен Экман. Еще она обнаружила на дне ящика не только паспорт Андерса, но и свой собственный. Пасха хотел иметь у себя фотографии их обоих. На дне ящика Марина нашла и свой кошелек, билет на самолет и мобильный. Она долго сидела с телефоном в руке, не решаясь его включить, а когда все-таки собралась с духом и нажала на кнопку, тот не ожил. Сел аккумулятор. Марина сунула телефон обратно в ящик.

– Я тут жил, – сказал Андерс.

Марина подняла глаза и увидела прежнего доктора Экмана, без бороды.

– Меня обрила какая-то местная женщина, – сказал он, проведя рукой по щеке. – Кажется, я необычайно осчастливил ее таким доверием. Я никогда прежде не носил бороды и ненавидел ее.

– Теперь ты похож на себя, – улыбнулась Марина.

– Я спал тут, – он показал на койку, – а Пасха в гамаке.

– Знаю, я догадалась. – Она бросила взгляд на ящик. – После твоего исчезновения его мучили кошмары, и он спал со мной.

– Меня тоже мучают кошмары, – сказал Андерс.

Он выключил фонари и поставил ящик на пол.

– Подвинься.

Марина вытянулась на краю койки, Андерс лег рядом. Они лежали нос к носу, и он обхватил рукой ее плечо.

– Извини, иначе я упаду, – сказал он.

– Ничего, так даже лучше.

– Завтра мы поедем домой.

Она прижалась к нему, уткнулась в его шею. Если бы они могли уснуть, им пришлось бы уснуть одновременно и лежать очень тихо, чтобы не будить друг друга. До этого они обнимались раз в год, на Рождество, когда Марина приходила к Андерсу в гости. Он, одетый в красный свитер, открывал дверь, а она стояла на пороге, с бутылкой вина в руках, вся в снегу. Он торопливо прижимал Марину к себе и увлекал в дом.

– Как ты сюда попала? – спросил он.

– Сама не знаю. Карен попросила меня поехать, а потом и мистер Фокс. Я должна была посмотреть, как продвигается работа у доктора Свенсон, а еще узнать обстоятельства твоей смерти. Это была ужасная новость.

– Никто не думал, что я просто пропал? – удивился он. – Им не показалось странным, что они не нашли мое тело?

– Доктор Свенсон написала, что тебя похоронили. Она не сомневалась в твоей смерти.

– Но ведь ты так не думала? – Он погладил плечо Марины.

– Думала, – честно призналась она. – Карен была абсолютно уверена, что ты жив. А я полагала, что она просто не в силах смириться.

– Тогда почему ты отправилась меня искать?

– Из-за Барбары Бовендер, – ответила она и вдруг поцеловала его – потому что их губы почти касались, потому что он вправду был жив, потому что она больше ничего не могла объяснить.

Тогда, в гостиной у Бовендеров, Барбара спросила, любит ли она его. Сейчас она его любила – но только сейчас. Только в эту ночь, после фантастического дня, подобного которому у них не будет больше никогда, она поцеловала его, чтобы убедиться, что все это случилось на самом деле, а он поцеловал ее, потому что это был не мираж, не сон, и он действительно вернулся. Когда они еще теснее прижались друг к другу, оба еще думали, что просто пытаются уместиться на узкой койке. И Марина заплакала лишь оттого, что снова увидела тот крохотный невзрачный приток. Что, если бы она его не заметила? Что, если бы его не заметила Барбара Бовендер? Что, если бы они так и не нашли Андерса и не потеряли бы Пасху? Андерс понимал это, он так и сказал, гладя ее щеки. Потом они любили друг друга – но только для того, чтобы заглушить воспоминания о пережитом страхе. Это был физический акт утешения, нежности, высшей нежности двух друзей. Она любила бы мистера Фокса, будь он здесь, а Андерс свою жену, но в эту ночь они были вдвоем. Да и как после всего, что они пережили вместе, как могли они не прижаться друг к другу, не соединиться телами, свидетельствуя о том, как тесно переплелись их жизни, пусть даже они и расплетутся в тот миг, когда самолет приземлится в Миннеаполисе? Если бы ее не прижимало к матрасу его исхудавшее тело, Марина, возможно, стояла бы сейчас по колено в воде и всматривалась в темную реку, надеясь, что доктор Свенсон окажется права и Пасха приплывет домой на украденном каноэ, может, на том самом, на котором уплыл в бреду Андерс. А Андерс без тепла ее тела, возможно, не поверил бы, что судьба его наконец переменилась. Этой главе их истории суждено было остаться тайной для всех – главе, в которой Андерс своими тонкими, как молодые деревца, руками притянул Марину к себе и она прижималась щекой к его груди, целовала его и рыдала.