Хоккенхаймская ведьма - Борис Вячеславович Конофальский

– Убери рогатки, дурень, – сказала спокойно Анхен.

И негромко вроде сказала, а стражники все услышали, от костра вставали, по голосу, видно, признали, спешили колья и рогатки с дороги убрать. И еще кланялись вслед уезжающему в темноту возку.

Ехали они не спеша, и Анхен руку свою временами клала на спину Ульрике, и волосы гладила ей пальцами, липкими от засохшей крови. И от этого Ульрика готова была ехать хоть куда, лишь бы с ней. С любимой.

А как светать стало, Анхен на пустынной дороге коней остановила.

Спрыгнула с козел, пошла вниз, в туман, что от реки полз.

Надобно ей было по малой нужде. Села, а вокруг так тихо, только кони ногами перебирают да уздой звякают.

И когда дело свое почти закончила, камень увидала. Круглый, ровный и тяжелый. И позвала Ульрику:

– Родная, иди сюда, облегчись тоже. Светает уже, побыстрее поедем, останавливаться не будем.

Ульрику звать дважды не надо. Спрыгнула с воза, прибежала довольная, села, подобрав юбки, и что-то спросить собиралась. Да не успела, встала Анхен над ней и ударила по голове камнем тяжелым. Сильно ударила, на чепце служанки сразу пятно красное растеклось. Ульрика на колено припала, за голову схватилась, глаза на подругу подняла и спросила удивленно:

– Так за что же, Анхен?

– Не Анхен я боле, и о том, что была ей, знать не должно никому, – спокойно отвечала красавица.

– Я бы и не сказала никому. – Ульрика трогала пятно на чепце.

– Так на дыбе, если попы спросят, разве умолчишь?

И ударила с размаху сестру и подругу свою еще раз тяжким камнем. Та повалилась на землю, только рукой еще упиралась, чтобы совсем не упасть, а второй рукой надумала голову прикрыть и говорила при этом:

– Зря ты так, сердце мое, никто тебя любить не будет, как я.

Но Анхен отвела ее руку и стала бить ее камнем, приговаривая:

– Не первая ты, кто мне говорит это. Уж прости, родная. Дальше я сама.

Когда Ульрика уже лежала не шевелясь, красавица встала во весь рост, кинула в траву камень, плечи расправила свободно. Осмотрелась, сняла с себя передник – за ночь он много крови впитал – и кинула его в репейник. Спустилась к реке, у воды села, смыла кровь с рук и лица, с волос и пошла к возу. Не спешила, поглядывала, как солнце поднимается. Мимо Ульрики прошла, даже и не глянула на нее. Села, взмахнула кнутом и поехала к новой своей жизни. Не впервой уже.

И не боялась никого, хоть была одна на пустынной утренней дороге. Все, кого можно было опасаться, там, за спиной, остались, в прошлой жизни.

Глава 30

Не только Брюнхвальд пришел к Волкову и привел солдат, приехал к нему и барон фон Виттернауф. Только приехал он утром, а не ночью, как ротмистр, но сразу отыскал кавалера, почти одновременно с Карлом.

Они уселись за стол втроем, слуги из гостиницы были скоры и ловки, и Вацлав шмелем кружил тут же, старался угодить важным господам. Он и все остальные видели во дворе карету с гербом Его Высочества, на которой приехал барон, и отряд опытных солдат, что до вечера расположились во дворе гостиницы.

Карл и барон разглядывали Волкова с удивлением. Не таким они видели его еще совсем недавно. Кавалер был худ неимоверно, в ворот дорогого колета получилось бы две таких, как у него, шеи просунуть. Выстрижены волосы за правым ухом, и шрам от макушки до шеи, еще нитки не выдернули. Рука правая зашита. Только глаза все те же смотрят исподлобья, взгляд неуступчивый.

– Болели? – спросил Карл у Волкова. – Отчего худы так? Не понос ли?

– Не понос, хворь неведомая, – отвечал кавалер. И соврал потом: – Ничего, монах мой при мне был. – Он тут же полез в кошель, вытащил оттуда великолепный перстень, бросил его на стол набережно. – А этим меня отравить хотели.

Карл взял перстень, посмотрел драгоценность и передал ее барону, который с видом знатока осмотрел камень и оценил его:

– Что ж, они вас всерьез принимали, не скупились. Тридцать гульденов.

Волков знал наверняка, что перстень стоит дороже, но спорить не стал:

– Сначала купчишку с золотом прислали с извинениями. Я взял золото, извинения принял, так они мне целую делегацию отправили с этим перстнем.

– А как вы узнали, что он отравлен? – спросил Карл.

– Купец, что перстень держал, в перчатках был, вот я и попросил его снять их и перстенек примерить, а тот ни в какую, хоть убивай. А как прижали его, так и рассказал все.

– И кто же этот отравитель? – Фон Виттернауф смотрел в самую суть, не зря послом герцога служил.

– Бургомистр, – коротко ответил Волков, наблюдая за реакцией барона.

Тот ничего не сказал, покосился на Брюнхвальда и стал барабанить пальцами по столу. Слуги ставили тарелки, принесли первый пирог, графин с вином, а барон все стучал и стучал пальцами по столу и поправлял кружева на вороте, поглядывая то на кавалера, то на ротмистра.

А они молчали, ждали его слов. Волков не выдержал, заговорил:

– То, что мы ищем, было у одной бабенки, у ведьмы. Она опаивала купцов и грабила их. Если находила бумаги, то и убивала.

– Так возьмите ее, – оживился барон.

– Ее повесили на берегу реки.

– Кто?

– Думаю, тот, кто не хочет, чтобы мы тут все ворошили, а это бургомистр, начальник стражи, старуха содержательница приюта для беглых баб, ее помощница и еще пара ведьм, что заправляют бандами.

– Ведьмы, ведьмы, у вас кругом ведьмы, – вдруг раздраженно заговорил фон Виттернауф. – По сути, вы так ничего и не сделали.

– Сделал, – спокойно отвечал кавалер, – вашего Якоба Ферье опоила ведьма и разбойница Вильма и убила его, а то, что мы ищем, показывала другой ведьме, богатой и уважаемой Рябой Рутт.

– Так возьмите эту Рутт, – говорил барон все еще раздраженно. – И спросите у нее.

– У нее охрана, и куда мне ее взять, к себе в покои? Всех, кого я брал и держал в тюрьме, ваш бургомистр выпустил. Он сует палки в колеса. – Волков обвел стол с прекрасными кушаньями. – Мы сидим здесь и не знаем, а где-то тут может быть яд. Я не мог есть в одном месте, каждый день был в разных трактирах, но они все равно меня достали, не ядом, так хворью.

При этих словах ротмистр с бароном стали оглядывать кушанья.

– Да не волнуйтесь вы, всех нас они отравить не посмеют. Тем более с вами, барон, – продолжал Волков. –