Древний. Предыстория. Книга восьмая. Предрассветный мрак - Сергей Тармашев

Попасть туда не хотел никто, потому что заработать там радиоактивное облучение было раз плюнуть, а для лечения лучевой болезни оборудования в тюремной больнице не было. Теоретически за такими больными раз в месяц приходил специальный транспорт. Практически же до прибытия такового мало кто доживал. А тех, кто всё же доживал, наскоро лечили и возвращали обратно.

Разбирать руками отходы было противно и брезгливо, но, дважды оставшись без ужина, Малюта быстро понял, что в его жизни могут быть беды и похуже. На каторжников, прошедших через цех радиоактивных отходов, охрана, осклабившись белозубыми ухмылками на чёрных лицах, показывала пальцем всякий раз, стоило лишь слегка проявить своё недовольство. И вид тощих, лысых и болезненных людей, покрытых пигментными пятнами антилучевой терапии, отрезвлял сразу. К началу второго месяца заключения Малюта и его друзья полностью осознали правила местного выживания и молча перебирали вонючие отходы наравне с остальными каторжниками.

Помогало то, что местная охрана не препятствовала их общению меж собой. Данная каторга предназначалась для преступников, совершивших особо тяжкие преступления, поэтому теоретически каждый заключённый должен был содержаться в отдельной одиночной камере. Но каторга была переполнена, камер не хватало и на половину каторжан, и потому в одиночках содержали по трое, а то и по четверо заключенных, если размерами оные преступники были невелики. Малюта с друзьями по местным меркам считались здоровенными бугаями, к тому же они были Светлыми, что для этих мест являлось абсолютным нонсенсом, и администрация каторги во избежание ненужной головной боли поместила всех троих в одну камеру.

Камера была настолько мала, что втроём они помещались в ней впритирку. Тюремная койка, вручную переделанная в двухъярусную, не вмещала третьего, поэтому одному из троих приходилось спать на полу, и друзья занимали это место поочерёдно. В первые дни они много разговаривали, обсуждая всё, что произошло. Владемир был уверен, что Абрахамо всё спланировал заранее и шансов у них не имелось изначально. Домослав утверждал, что бизнес-план сам по себе был вполне нормальный, обман крылся на стадии подтасовки данных по клиентам.

Малюта почти не участвовал в таких обсуждениях, уныло заявляя, что на самом деле Тёмным плевать на идею Дома Дружбы Народов. Те восемьдесят с чем-то клиентов, которые остались с ними в дни краха, это и есть все те Тёмные, кому на самом деле было интересно узнать что-то о Светлых. Все остальные были проплачены Абрахамо. Его идея с Домом Дружбы Народов была изначально отстоем, и это он виноват во всём, что случилось.

В ответ на это друзья говорили, что так мог ошибиться любой из них, ибо со стороны всё выглядело очень даже реалистично. Домослав жалел, что на уроках касты Жизнь Рекущих никто не преподаёт вот такие вот ситуации. Вот о чём стоит рассказывать в первую очередь, а не об ущербности товарно-денежных отношений. Владемир соглашался, считая, что, судя по реакции Харрийских воинов, они заранее предполагали, что их ждёт. Недаром командор оскорбил их не как-то, а именно фразой о стерилизации. Малюта слушал это молча, ещё более уныло думая про себя, что вряд ли подобные уроки что-либо изменят. Лично он столь сильно хотел жить по правилам Тёмных, что всё равно бы никому не поверил и обязательно свалил бы при первой же возможности.

Суть различий ущербного генотипа Спящих от уцелевшего генотипа их же он понял слишком поздно: полноценная личность борется с трудностями, преодолевает препятствия и устраняет преграды, дабы трудом своим сделать место, в котором она живёт, таким, как хочется. Ущербный же не желает возиться с такой горой проблем и стремится уехать куда-нибудь на всё готовое. Туда, где всё уже сделали другие. Но у других обычно собственные правила жизни, и их необходимо принять. Светлые не станут добровольно жить по правилам Тёмных, это противоречит их генетике. А вот Тёмные вполне себе приспосабливаются к правилам других Тёмных. Потому что генетике тут ничто не мешает.

Вот почему вся молодёжь системы Ярило тогда, на Совете Каст, не поддержала Малюту, не бросила всё и не свалила вместе с ним, хотя многие тоже были недовольны насаждением им старых традиций. Просто большинство Спящих всё ещё Светлые. А вот он с друзьями, пожалуй, уже нет. Сущность его ещё имеет шестнадцать энергонов, но генетика деградировала настолько, что несоответствие биологического тела и высокоэнергонной Сущности стало столь большим, что Сущность утратила большую часть функций управления телом, уступив их инстинктам. Только теперь Малюта понял, что именно так и работает деградационный фактор. В какой-то момент Светлый становится Тёмным, внешне оставаясь Светлым.

И хотя точка невозврата в системе Ярило не наступает никогда, есть и другой фактор: в любой популяции существуют более и менее сильные породные линии. И это слабое звено вполне может сломаться раньше, потому что для её куцых возможностей точка невозврата наступает гораздо раньше, чем для основного большинства. Всеслав был прав, когда заявлял о том, что Малюта и его единомышленники – это всего четверо из миллиардов. Малюта считал, что они суть первые эволюционировавшие, шагнувшие на следующую ступень развития. Теперь он понимает, что они первые деградировавшие, рухнувшие ниже других. Вот почему Забава так легко нашла здесь своё счастье. Просто она уже не Светлая, ей здесь всё по нраву.

Думать о том, что ему самому здесь тоже было всё по нраву до того, как начались проблемы, было неприятно, и Малюта предпочитал не касаться этого. Сейчас бы домой… Но как смотреть в глаза родичам? Впрочем, лучше всю жизнь видеть в направленных на тебя взглядах осуждение, чем гнить на каторге, перебирая руками чужое дерьмо. Он бы вернулся домой с радостью… и терпел бы всех Всеславов с Аристархами со счастливой улыбкой. Хотя, если взглянуть в глаза правде, лучшим вариантом было бы, если б его идея с Домом Дружбы Народов реализовалась на Нифлькуане официально. Там нет такой жести, как здесь. Недаром же Сияющие позволили возникнуть союзу с системой Сурт, а система Цета считается недоразвитой и не достигшей уровня развития, при котором возможно установление дипломатических отношений с Сияющими. Теперь Малюта понимал, почему так.

За три или четыре недели всё было обсуждено по сто раз, и эта тема сама собой ушла на второй план. Разговоры меж друзьями стали редки, в основном сводясь к паре фраз на тему «как всё-таки хорошо было дома». Охватившая Малюту апатия сменилась унынием, и дни стали похожи один на другой. Выручало то, что в сепарационном цеху друзья занимали соседние рабочие места и переговариваться не запрещалось, если не переходить с шёпота на полный голос. Столы располагались друг от друга на достаточном расстоянии, шептать приходилось громко, и звуковые анализаторы угрожающее пищали предупредительными сигналами, сообщая о недопустимо громком разговоре. Получать лишние штрафы не хотелось, и посему в цеху все разговаривали неохотно и нечасто.

Поэтому бранную ругань, вспыхнувшую в дальнем углу цеха, хорошо услышал каждый каторжник, несмотря на гул работающих транспортёров. Малюта отложил очередной ком слипшихся разнородных вонючих отходов, который пытался расцепить гидравлическими щипцами, и поднял голову, ища взглядом источник склоки. Разобрать, кто именно ругается, было не так-то просто. Всем каторжникам перед входом в цех надлежало надеть мешковатые рабочие балахоны, предназначавшиеся для охраны здоровья, и издали в них все были на одно лицо.