Юрист. Дело о последнем параде - Михаил Карчик

Часам к десяти утра все были на ногах. Нина заварила кофе в аппарате, о котором офис Иванова только мечтал. Как раз за кофе ей и пришла в голову идея: никто ведь не приказывал сидеть заперевшись в доме. Надо съездить на Оленье озеро, посмотреть, не соскучилось ли оно без нее. Ребята же, раз они получили приказ не отходить, пусть его исполнят. Поедут тоже и, если хотят, порыбачат.

Идея понравилась всем. Но телефон не должен был остаться без присмотра. Роль оператора мог бы исполнить дядя Коля. Обычно, в это время он уже приходил в дом (сторож ночевал в домишке, шагов за триста от дачи). На этот раз он не проявлялся. Нина вспомнила, какой вчера привезла ему презент: литровую бутыль «Абсолюта «. «Чудный дядька», — сказала она, — но надо было дарить по стакану в день». Анатолий приказал напарнику сбегать за дядей Колей, разбудить и привести в дом.

Петр вышел на крыльцо. Джек тихо рыкнул и снова опустил веки. Надо было свернуть за угол и, лавируя среди клумб, укрытых лапником, выйти на дорожку, покрытую плиткой. «Кто мог бы сказать, что рядом c этим цветником глухое комариное болото»? — Думал Петр. Действительно, несмотря на то, что кроны сосен возвышались почти над розами, цветник имел свой микроклимат. Казалось, что вот-вот над уснувшими кустиками закружатся пчелы. От самой земли, поднимался медвяный запах. Петр вышел из сада. Теперь вокруг была благодать сосен. Уже сейчас было не холодно и нетрудно представить, как прогреется к полудню. Тогда — хоть куртку на гвоздь. Домик сторожа стоял в конце огороженного участка, в маленькой низинке, поэтому со второго этажа дачи была видна лишь крыша, да и то, еле просвечивавшаяся среди деревьев. «Все еще спит старый хрен», — незлобно подумал Лопатин. Он был рад, что совершил эту небольшую утреннюю прогулку. Жилище дяди Коли напоминало домик из благополучного садоводства. Чтобы издали привлечь внимание спящего сторожа, Петр издали запустил в окошко сосновой шишкой. Видимо белки часто швыряли шишки, потому что дядю Колю это не разбудило.

Дверь в домик была открыта. Петр вошел внутрь с обычной застенчивой брезгливостью, когда, заходя в чужое жилье, обычно сразу готовятся столкнуться с неприглядной картиной. Но никаких следов пьянки не увидел. Кухню-прихожую, сторож то ли прибрал еще с вечера, то ли пил не в кухне. Петр вошел в комнату, служившую хозяину спальней. Он и сейчас использовал ее по назначению, ибо лежал на кровати.

— Вставай-поднимайся рабочий народ! — Крикнул с порога Петр, приближаясь к кровати.

Сторож не шелохнулся, и Лопатин тотчас понял почему. Его клетчатая пижама была залита кровью. Лужа крови была и под кроватью. Над лицом сторожа, превращенного в подобие плохо прокрученного в мясорубке фарша, роились мухи.

С этого момента время, прежде тянувшееся для Петра как мед из горшка, помчалось со скоростью поезда-экспресса. Несколько секунд он судорожно ловил ртом воздух, чуть ли не физически пытаясь вернуть то, что было еще три минуты назад: насекомых над цветами, прощальный щебет перелетных птиц и клочки синего неба между сосновыми вершинами. Но все это осталось в другом, брошенном мире. А здесь перед ним лежал человек, лицо которого превратили в кровавое месиво, а потом несколько раз воткнули в грудь нож. Боясь повернуться и продолжая глотать ртом воздух, Петр пятился к двери. Вот он вступил на порог, вот он уже в кухне. И здесь произошло то, что было сейчас наиболее естественным, как самое последовательное и правильное продолжение только что увиденной картины.

В шею уперся тупой металлический предмет («Дуло» — сразу понял Петр) и раздался негромкий, шипящий голос: «Не оборачивайся, сука».

Петр не обернулся, поэтому так и не узнал, чем его ударили сзади по голове…

Лопатин не понял, сколько пролежал без сознания. Но, видимо, очень долго. За это время ему успели связать руки. Наконец, до его ушей стали долетать фрагменты разговора неизвестных.

— Водки у нас все равно уже нет, так поссы ему на морду.

— Меньше надо пить на работе, Дуремар. Сперва ты замочил хрыча, ничего не узнав, а теперь хочешь, чтобы и этот коньки откинул?

— Надо было самому бить, а не нудить сейчас. Эй, Ушат, он оживает.

Парень, которого товарищ назвал Ушатом, схватил Петра за шиворот и посадил в кресло.

— Проснулся? Или тебе в рот поссать?

Петр открыл глаза. Его чуть не вытошнило. Напротив, на кровати сидел дядя Коля. Пока Лопатин был без сознания, кто-то из бандитов соорудил подставку из окровавленных подушек и облокотил на них труп.

— Смотри парень внимательней. Я хочу, чтобы у нас было меньше проблем. Ты знаешь, какую надпись надо заказать на могилу старого козла? — «Я по жизни был неразговорчивым дураком». Или ты хочешь повторить ошибку?

В этот момент Дуремар притащил из кухни бутылку уксуса, налил себе на ладонь и поднес к лицу Лопатина. Тот скривился, но окончательно пришел в себя и открыл глаза. Над ним стояли двое парней в дешевых куртках. Их глаза слиплись от недосыпания, а изо рта валил водочный перегар. Видимо, несчастному дядя Коле не досталось ни капли из подаренной бутылки.

— Я слушаю, парень, — процедил бандит с большими розовыми ушами, — сколько ваших в доме?

— Отъедь, говнюк. — Медленно произнес Петр.

— Так я и думал. — Грустно вымолвил Ушат. — Это люди без чувства самосохранения. Придется объяснять. Смотри за ним, Дуремар.

Через минуту Ушат вернулся. Лишь только он появился на пороге, Петр увидел предмет в его руках. Это были садовые ножницы.

— Готовься к утреннему сеансу маникюра. Человека всегда можно немного подсократить.

Лезвия щелкнули возле лица Петра. Он зажмурился и тут же заорал от боли, будто ему на правое ухо плеснули серную кислоту. Точнее, он попытался заорать, ибо Дуремар тут же заткнул ему рот полотенцем. Боль, которую нельзя было вышвырнуть наружу с криком, стало сильней вдвойне, и Петр еле различил те же ножницы, но уже окровавленные. Ушат нагнулся и поднял маленький кровавый ошметок.

— В следующий раз отрежу его до конца. Потом перейду к левому уху и носу. А потом… Помнишь детский стишок: «У Тима-Тимофея, на ручках десять пальцев»? Кстати, на ногах еще столько же. И кое-что болтается между. Если тебе не нравится такая программа, можешь кивнуть головой. Ну!

Лезвия щелкнули еще раз. Петр кивнул.

— Я снимаю полотенце. И не вздумай орать. Тебя все равно не услышат, а за каждый крик — штраф в один палец. Договорились?

Петр кивнул еще раз. Его рот освободили от кляпа, и он тотчас застонал, боязливо взглянув на Ушата.

— Это можно. Но не громко. Отплакал? Колись.

— Нас двое. — И, немного помолчав, добавил. — Скоро должна приехать смена.

— Ну, это ты уже придумал. Ладно, не обижаюсь. Вообще-то, что вас здесь двое я знал и без тебя. Мне надо было понять, готов ли ты к сотрудничеству?

— К какому?

— Ты должен сыграть роль в небольшом спектакле. У дяди Коли — инфаркт. Ты хотел перенести полуживое тело на дачу, но по пути надорвался и решил позвать напарника на помощь. Ты понимаешь, что результат нужен один: напарник должен выскочить из дома на крик и прибежать к тебе. Мы будем рядом, и если спектакль обломится, мне плевать по чьей вине, ты назовешь маникюрный сеанс мелкой тренировкой. Теперь скажи: «Да, я сделаю все, что вы хотите».